Когда он работал, время для него ничего не значило, будь точасы или дни. Он уже давно отвлекся от темы, с которой начал, — возможногообъяснения, почему смертоносная тварь, посланная Повелителями Мертвых,атаковала так бездарно. Когда он проанализировал ситуацию — что доставило емуудовольствие, — он решил, что нападение просто отвлекало его внимание отнезаметного попутного заклятия. Поиски его оказались детской забавой. В концеконцов карлик решил оставить все как есть: пока они будут наблюдать за ним, онстанет следить за ними. Кроме того, теперь противник видел лишь то, что емупозволялось видеть.

Карлик слишком долго играл в эти игры, чтобы попасться натакой дешевый трюк… Он — в который уж раз — подивился собственному гению.

— Кончили, — резко сказал он, обращаясь к перу. Перовыпрямилось над бумагой, скользнуло в сторону и улеглось рядом с листом.

Он простер руку к стоике бумаги, и та прыгнула на еголадонь. Свободной рукой карлик указал на стол, выбрав участок, свободный отзавалов.

В этом месте возникла книга. Переплет ее был зеленым, аможет, и красным, или же любого другого из возможных цветов, в зависимости оттого, как смотреть. На крышке переплета красовалось стилизованное изображениедракона.

Положив свои записки справа от тома, премудрый карлик взялкнигу и бережно раскрыл ее.

Первая страница была чиста. Взяв в одну руку первый листсвоих заметок, а в другую перо, он принялся писать. Это он делал ужесобственноручно — еще бы, то была самая последняя версия его исследований, ипотому каждое ее слово доставляло ему истинное наслаждение.

Давно привыкший к этому занятию, он закончил первую страницувсего за минуту с небольшим. Отложив перо, карлик позволил страницеперевернуться.

Едва заметный толчок в сознании предупредил его, что кто-топривел в действие заклятие, наложенное на него во время нападения крылатогочудища. Карлик, не задумываясь, задействовал собственное заклинание. Оно всегдапоказывало далеким наблюдателям что-нибудь интересное. На сей раз они должныбыли видеть его самого в разгаре довольно эффектного опыта. Конечно, если онипопробуют повторить его работу, их собственный эксперимент почему-то пойдетнаперекосяк. Правда, карлик сомневался, что наблюдение продлится долго. Ихнаверняка интересуют только книги…

Закончив вторую страницу, он принялся за третью.Возбуждение, вызванное его поистине блестящими открытиями, заставляло перодвигаться быстрее и быстрее, чему карлик был только рад.

В конце концов ему предстоит заполнить весь этот том.

Они стояли на вершине одного из пиков Тиберийских гор.Сумрак наблюдал за окрестностями, а Уэллен — за тем, как замерзает. Вскоростион должен был замерзнуть насмерть, если, конечно, прежде не грохнется вниз. Обаочутились здесь, вероятнее всего, просто потому, что чародею нравился здешнийпейзаж.

С момента первого пробуждения Уэллена в пещере прошел день.И колдун уже успел один раз вместе с ним посетить это место, вскоре послеразговора о том, что все вокруг — чудовища, скрывающие свой истинный облик. Онпока не объяснил ни своего безумного утверждения, ни причин, по которым объявилУэллена таким же чудовищем, как и все прочее человечество. Ученый предпочиталне возвращаться к этому предмету, опасаясь, что подобный разговор, в конечномсчете, лишь пагубно отразится на его шансах уцелеть. Мысли Сумрака были текучи,словно ртуть; он менял темы разговора едва ли не с каждым вдохом.

— Вот твое королевство, отец, — шепнула призрачная фигура.

Уэллен уже понял, что не стоит обращать внимания наразнообразные замечания, срывающиеся с уст хозяина. Сумрак жил как бынаполовину в ином мире и времени. Он обращался к великому множеству людей,причем некоторые явно приходились ему родней или друзьями. Ученый уже насчиталне меньше пяти родных братьев, да еще двух возможных.

Ни одного из имен, за исключением Дру (вероятнее всего,сокращение от Дразери) да еще чего-то, похожего на «Шарисса» (так звали дочьлегендарного лорда), он прежде не слышал.

Если все это не бред сумасшедшего, то стоящий рядом человекв плаще прожил на свете многие, многие тысячелетия…

Тем временем Сумрак, насладившись красотами пейзажа досыта,повернулся к своему злосчастному спутнику. — Тебе следовало одеться потеплее.

— Я же объяснял — нет у меня никакой волшебной силы! Уэлленуже давно потерял способность сдерживаться, когда речь снова заходила об этом.Сколько он ни старался, ему никак не удавалось втолковать окружающим, что седаяпрядь досталась ему по ошибке, а вовсе не в знак великого могущества.

— Ладно. Если ты так настаиваешь…

Обойдясь даже без небрежного взмаха рукой, Сумрак накинул наплечи Уэллена подбитый мехом плащ с капюшоном.

— Спасибо, — поблагодарил Уэллен.

Казалось, голос его вот-вот сорвется.

Но чародей не заметил сарказма ученого.

— Не за что.

— Мы остаемся здесь?

— Еще немного.

Понимая, что возражать бесполезно, Уэллен попыталсяотвлечься. Услыхав, что они покидают пещеры, он ощутил ни с чем не сравнимоеоблегчение, памятуя о драконах наверху. Но облегчение испарилось, как тольковыяснилось, куда они направляются. И, что еще хуже, Уэллена, не привыкшего ктелепортации, по прибытии на место едва не стошнило. Не из-за самогоперемещения — оно произошло в мгновение ока, — но скорее от резкости сменыобстановки. Перенестись из глубокой пещеры на самую вершину горного пика — этоуж слишком. Ученый испытывал отвращение к собственной слабости.

Разговор о таинственной драконьей книге не возобновлялся, ноСумрак, очевидно, все так же был уверен, что Уэллен прибыл именно за ней.Возражений ученого он попросту не слышал. Уэллен понимал, что мог бы открытьперед чародеем свое сознание, однако, кроме собственного сознания, у ученого неосталось ничего личного, и потому он еще не готов был поступиться им. Крометого, волшебник, скорее всего, заявит, что и мысли его — подделка,изготовленная таким же искусным чародеем, как он сам.

Уэллен еще не знал, для чего его спутнику нужна книга, ноначал подозревать, что дело тут — в невероятном возрасте чародея, поскольку этобыла единственная тема, к которой тот возвращался постоянно. Правда, какова тогдароль книги? Ответа — или, скорее, ответов — не находилось.

— Ты слышишь их?

Уэллен не слышал ничего, кроме воя ветра.