Ее квартира… Майкл уже привык считать ее их общим домом, итеперь, поглядев на фасад здания, снова почувствовал, как в нем просыпаетсязнакомое теплое чувство.

— Привет, вот и я… — произнес он вслух фразу, которуювсе время повторял в уме.

Эти слова он говорил каждый раз, когда входил в квартиру изаставал Нэнси дремлющей в уютном кресле-качалке или стоящей у мольберта вклетчатой рабочей рубахе навыпуск, с забрызганными краской руками и — изредка —лицом. А когда Нэнси бывала слишком поглощена работой, она иногда даже неслышала, как он входил, и тогда Майкл…

Он толкнул дверь подъезда и начал медленно подниматься полестнице. Радостное чувство, какое испытывает человек, вернувшийся домой последолгого отсутствия, не оставляло его и помогало справиться с усталостью идрожью в ослабших мускулах. Майкл хотел просто подняться в квартиру, которую онхорошо знал, посидеть среди ее вещей, рядом с ней, с ней…

Ноздри его между тем ловили знакомые запахи кухни, свежей маслянойкраски и мебельной политуры. Откуда-то доносился шум набирающейся в ванну воды,крики играющих детей, протяжное мяуканье кошки, рокот автомобильного мотора наулице. Потом он услышал песню на итальянском языке, которую передавали порадио, и на мгновение ему показалось, что это работает тот маленький приемник,который он подарил Нэнси и который она всегда включала, когда вставала кмольберту.

У него был свой ключ, но, едва достигнув нужной лестничнойплощадки, Майкл остановился и долго стоял у двери. Впервые за весь сегодняшнийдень жгучие слезы подступили к глазам. В глубине души он знал, знал горькуюправду: Нэнси не встретит его на пороге, не обнимет, не поцелует. Она ушланавсегда. Она… умерла.

Это последнее страшное слово он много раз пытался сказатьвслух, но так и не смог. Это серьезно удручало его. Майкл вовсе не хотелпревратиться в одного из тех безумцев, которые боятся взглянуть фактам в глазаи до конца жизни играют сами с собой в жмурки, обманывая себя и притворяясь,будто ничего особенного не случилось. Нэнси высмеяла бы его, если бы узнала, иМайкл прилагал отчаянные усилия, чтобы заставить себя поверить в страшнуюправду. И все же время от времени он позволял себе забывать о том, чтопроизошло, но только для того, чтобы страшное знание снова вернулось к немуподобно пощечине, внезапному ожогу, сокрушающему удару молота по голове. Такбыло и сейчас…

Он перевел дух, вставил ключ и, повернув его в замке,немного помешкал, словно надеясь, что Нэнси сейчас подбежит к двери и широкораспахнет ее перед ним, но никто не шел. В квартире стояла мертвая тишина, иМайкл медленно открыл дверь и ахнул.

— О боже мой!.. Где же… где?!.

В квартире не осталось ничего. В буквальном смысле. Всестолы, стулья, шкафы, все картины и даже цветы в горшках — все куда-то исчезло.Кладовка стояла открытой, и там не было ни постельного белья, ни одежды Нэнси,а с вешалки в прихожей пропала ее ветровка из клетчатой шотландки. Впрочем, небыло ни самой вешалки, ни стойки для зонтиков из гнутого дерева, которую Нэнсипо дешевке купила на какой-то распродаже. В кухне осталась только плита. Исчездаже холодильник, а там, где он когда-то стоял, виднелись лишь четыре круглыевмятины на светлом линолеуме.

— Господи Иисусе, Нэнси!.. — воскликнул Майкл ивдруг почувствовал, что уже давно плачет и горячие слезы стекают по его лицу.

Несколько минут он стоял неподвижно, потом словно опомнилсяи, выскочив из квартиры, помчался вниз, на первый этаж, где жил управляющий.Майкл барабанил в дверь до тех пор, пока она не приоткрылась на ширину двернойцепочки и в щели не показалось встревоженное лицо старика-консьержа.

Старик сразу узнал Майкла и, откинув цепочку, открыл дверьпошире. Вежливая улыбка застыла на его лице, когда Майкл схватил его обеимируками за воротник и, вытащив в коридор, в бешенстве затряс.

— Где ее вещи, Каловски? Где все? Что ты сделал с еекартинами? Продал? Взял себе? Куда все подевалось, отвечай!

— Какие вещи? Какие картины? Кто… О нет, нет, я ничегоне брал! Они приехали недели две назад и все забрали. Они… — Старик недоговорил; он трясся от страха, а Майкл — от ярости.

— Кто это «они»?!

— Я не знаю. Мне позвонили и сказали, что квартираосвобождается, потому что мисс Макаллистер… — Тут он увидел следы слез на лицеМайкла и замялся. — Ну, в общем, — продолжил он наконец, — мнесказали, что в ближайшие дни квартира освободится. Через день ко мне зашли двеженщины, по виду — сиделки. Они забрали кое-какие мелочи, а буквально на следующееутро за остальным приехал грузовик из «Гудвилла»[2] .

— Сиделки? Какие сиделки? — удивился Майкл. Вголове у него было так же пусто, как в квартире Нэнси. — И при чем здесь«Гудвилл»? Кто им звонил?

— Я не знаю… Во всяком случае, эти женщины были одеты вбелое, как сиделки или монашки. Они почти ничего не взяли — только небольшуюсумку с вещами и картины. Все остальное увезли люди из «Гудвилла». Я ничегосебе не взял, честное слово… Я бы не стал этого делать, мистер Майкл. Нэнсибыла очень хорошая девушка, и мне очень жаль, что…

Но Майкл уже не слышал окончания фразы. Выпустив лацканыпотертой куртки консьержа, он, пошатываясь, спустился по лестнице и вышел наулицу. Старик с жалостью смотрел ему вслед. Бедняга, размышлял он. Должно быть,парень только что узнал…

Выйдя на улицу, Майкл остановился. Ему было совершеннонекуда идти.

«Откуда медсестры узнали, где живет… жила Нэнси? —подумал он неожиданно. — Кто им сказал? Должно быть, кто-то в больнице. Нокак они посмели сделать это? Как они посмели украсть ее картины, еенемногочисленные украшения и безделушки? И кто вывез мебель? Кому она моглапонадобиться?»

Стервятники!.. Майкл в сердцах сплюнул. Если бы он застал ихздесь, он бы им свернул шеи!

Потом ему в голову пришла новая мысль, и Майкл махнул рукойпоказавшемуся из-за угла такси. Может, что и выйдет, размышлял он, садясь вмашину и стараясь не замечать разламывающей голову боли, которая словно тискамисдавила виски.

— Где здесь ближайший гудвилловский магазин?

— Чего-чего? — Водитель жевал раскисшую сигару, и,судя по его виду, ему было плевать на все магазины в мире.

— Магазин «Гудвилл». Торговля уцененной одеждой,подержанной мебелью и прочим. Знаешь?

— Знаю, как не знать. — Таксист подумал, чтопассажир вовсе не выглядит настолько бедным, чтобы покупать старье вкомиссионках, но промолчал. В конце концов, какое ему дело, если у парня естьчем платить за проезд?

До магазина «Гудвилл» было всего пять минут езды, но свежийветер, бивший в лицо Майклу из опущенного окна, помог ему прийти в себя исправиться с потрясением, которое он испытал, когда застал квартиру Нэнсипустой. В те минуты он испытал настоящий шок. Это было все равно что попытатьсянащупать у себя пульс и обнаружить, что твое сердце давно перестало биться.