Генри и не думал уходить. Было ясно, что он несобирается последовать ее совету. Он смотрел на мумию. Похоже, она чем-тоздорово поразила его.

– Отец правда разговаривал с ним? –спросила Джулия. – Так же, как я?

Генри ответил не сразу. Отвернулся, прошел калебастровым кувшинам, сохраняя тот же высокомерный и независимый вид.

– Да, он разговаривал с мумией так,словно она могла ответить ему. На латыни. Знаешь, мне кажется, твой отец ужедавно был болен. Слишком долго он жил в жаркой пустыне, разбазаривая деньги натрупы, на статуи, на всякий хлам и безделушки.

Какие обидные слова! Сколько в нихлегкомыслия, сколько ненависти. Генри замер возле одного из кувшинов, стоя кДжулии спиной. В зеркале она увидела, как он заглядывает в кувшин.

– Но ведь он тратил свои деньги, не такли? – спросила она. – Он многое сделал для нас всех. Во всякомслучае, он так считал.

Генри резко обернулся:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что ты сам не очень-то хорошораспорядился своими деньгами.

– Я делал все, что было в моих силах. Ивообще, кто ты такая, чтобы осуждать меня? – спросил Генри.

Внезапно на его лицо упал яркий солнечный луч,и Джулия испугалась: таким злобным оно было.

– А что ты скажешь об акционерах«Судоходной компании Стратфорда»? Для них ты тоже делал все, что было в твоихсилах? Или и это не моего ума дело?

– Полегче, девочка моя, – сказалГенри, направляясь к ней. Высокомерно взглянув на мумию, словно она былаполноправным участником разговора, он развернулся и, прищурившись, посмотрел наДжулию. – Теперь у тебя нет никого, кроме меня и моего отца. И тынуждаешься в нас больше, чем тебе сейчас кажется. И вообще, что ты смыслишь вторговле и судостроении?

Забавно, он делает верный ход и тут же всепортит. Конечно, оба они нужны ей, но это не имеет никакого отношения кторговле и судостроению. Они нужны ей, потому что они ее плоть и кровь, –какие, к черту, торговля и судостроение!

Джулии не хотелось, чтобы он заметил ее обиду.Она отвернулась к анфиладе гостиных и посмотрела в тусклые окна северной частидома. Там утро только начиналось.

– Я знаю, сколько будет дважды два,дорогой братец, – сказала она. – И это ставит меня в нескольконеудобное положение.

Джулия с облегчением увидела, как в зал входитРита, согнувшаяся под тяжестью подноса с серебряным кофейным сервизом. Онапоставила поднос на стол в центре задней гостиной, в двух футах от Джулии.

– Спасибо, дорогая. Пока все.

Боязливо взглянув в сторону саркофага смумией, Рита удалилась. И снова Джулия осталась наедине с братом. Неужелипридется продолжить неприятный разговор? Она медленно повернулась и увидела,что Генри стоит напротив Рамзеса.

– Тогда давай поговорим о делах, –предложил он и встал к ней лицом.

Он ослабил шелковый галстук, стащил его с шеи,засунул в карман и, покачиваясь, направился к Джулии.

– Я знаю, чего ты хочешь, – сказалаона– Я знаю, чего вы оба с дядей Рэндольфом хотите от меня. И самое главное, язнаю, что вам от меня нужно. Ты хочешь получить свою долю наследства, чтобырасплатиться с долгами. Господи! Ты совсем запутался.

– Какое ханжество, – произнес Генри.Он стоял теперь в двух шагах от сестры, спиной к ослепительному солнцу и кмумии. – Суфражистка, малютка археолог. А теперь собираешься попробоватьсебя в бизнесе, да?

– Попытаюсь, – холодно ответилаДжулия. Она тоже рассердилась. – А что мне еще остается? Позволить твоемуотцу окончательно промотать все? Боже, как мне тебя жаль!

– О чем это ты? – спросил Генри,приблизив к ней заросшее щетиной лицо и дыша перегаром. – Ты что, хочешь,чтобы мы отчитались перед тобой? Я правильно тебя понял?

– Пока не знаю. – Джулия повернуласьк нему спиной, прошла в первую гостиную и открыла небольшой секретер. Сев занего, вытащила чековую книжку и сняла крышку с чернильницы.

– Скажи-ка, братец, приятно ли это – иметьденег больше, чем можешь истратить, больше, чем можешь даже сосчитать? И приэтом не сделав ничего, чтобы заработать их?

Джулия обернулась и, не глядя, протянула чек.Затем поднялась, подошла к окну и, отдернув кружевную занавеску, выглянула наулицу. «Пожалуйста, Генри, уходи, – уныло подумала она, – уходиотсюда». Ей не хотелось обижать дядю. Ей вообще не хотелось кого-то обижать. Ночто же делать? Она уже давно знала о растратах Рэндольфа В последний раз, когдаДжулия ездила в Каир, они с отцом обсуждали это. Разумеется, он собирался взятьситуацию под контроль. Давно собирался. А теперь это бремя пало на нее.

Джулия резко обернулась. Ее смутила тишина.Она увидела, что брат опять стоит в египетском зале и смотрит на нее холоднымипустыми глазами.

– А когда ты выйдешь замуж за Алекса, тылишишь нас нашей доли наследства?

– Ради бога, Генри, уходи, оставь меня впокое. Какое-то странное выражение появилось у него на лице, выражение мрачнойрешимости. «А ведь Генри уже не назовешь молодым, – подумала Джулия. –Он безнадежно устарел со своими вредными привычками, с бесконечнымипровинностями и самообманом. Он нуждается в сочувствии». Но чем она можетпомочь ему? Дать денег? Он тут же промотает их. Джулия снова отвернулась ипосмотрела на холодную лондонскую улицу.

Ранние прохожие. Нянька переходит улицу,толкая перед собой плетеную коляску с близнецами. С газетой под мышкойторопится куда-то старик. И охранник из Британского музея лениво прохаживаетсяпо парадному крыльцу, как раз под этим окном. А чуть ниже по улице, возле домадяди Рэндольфа, горничная Салли вытряхивает коврик прямо у входных дверей,уверенная, что в такую рань никто ее не увидит.

Почему за спиной не слышно ни звука? ПочемуГенри не бросился прочь, хлопнув дверью? Может, он все-таки ушел? Нет, Джулияуслышала тоненькое треньканье – звякнула ложечка в китайской чашке. Проклятыйкофе.

– Не знаю, как ты докатился до всегоэтого, – произнесла Джулия, продолжая смотреть в окно. – Ценныебумаги, оклады, премии – у вас было все, у вас обоих.

– Нет, не все, дорогая, – возразилГенри. – Это у вас было все.

Звук льющегося в чашку кофе. О боже!

– Послушай, старушка– Голос у Генри былнизким и напряженным. – Я больше не хочу ссориться. Наверное, ты тоже. Идисюда, присядь. Давай выпьем вместе кофейку – как цивилизованные люди.