Она взглянула на покоившуюся в саркофагемумию. В полутьме Джулии показалось, что спеленутая фигура покрыта тонким слоемпепла. Мумия выглядела особенно мрачной, будто погрузилась в невеселыеразмышления. Раньше Джулия этого не замечала. Черт побери, мумию словно мучаютдурные сны, кошмары. Джулии даже почудилось, что лоб Рамзеса прорезала морщина.

Радовалась ли Джулия, что саркофаг не закрыликрышкой? Вряд ли. Но было уже поздно. Она дала себе слово, что сама непритронется ни к одной из отцовских находок. Надо ложиться спать: она страшноустала. Старые друзья отца никак не хотели уходить. А потом ворвалась целаятолпа журналистов. Ну что за наглая публика! В конце концов охранникивыпроводили их, и все-таки они ухитрились несколько раз сфотографировать мумию.Пробило час. Вокруг ни души. Почему же ее трясет? Джулия торопливо направиласьк входной двери и собралась уже запереть ее, как вдруг вспомнила о Генри.Предполагалось, что он будет ее компаньоном и защитником. Странно, что за времяприема он ни разу не заговорил с ней. И сейчас его наверняка нет в комнатахнаверху. И все-таки… Джулия оставила дверь незапертой.

Когда Генри вышел на пустынную улицу, былострашно холодно. Он быстро натянул перчатки.

«Не стоило оскорблять ее, – подумалон. – Но зачем она спорила, черт бы ее побрал!» Он знал, что делает. Он вдесять раз увеличил имеющуюся у него сумму! И если бы не последняя ставка. Икогда он заспорил, не желая подписывать чек, Дейзи начала выступать: «Но тыдолжен!»

Генри пришел в ярость, когда они всеуставились на него. Он знал, что он должен. Он знал, что делает. И потом этотШарплс, этот подонок. Как будто он боится Шарплса!

И тут из полутемного закоулка выскочил Шарплс.Сначала Генри решил, что Шарплс ему померещился. Было темно, по земле стлалсягустой туман, но из верхнего окна сочился слабый свет, и в этом свете он увиделмерзкую физиономию бандита.

– Прочь с дороги, – сказал Генри.

– Опять не подфартило, сэр? – Шарплспоплелся следом. – А малышка любит деньги. Она всегда стоила недешево,сэр, даже когда работала на меня. А ведь я щедрый человек, вы же знаете.

– Отцепись от меня, ты, придурок.

Генри ускорил шаг. Свет фонаря остался позади.В такой час здесь кеб не поймать.

– У меня к вам маленькое дельце, сэр.

Генри остановился. Монета Клеопатры.Интересно, поймет ли этот болван, сколько она стоит? Внезапно он почувствовал,что пальцы преследователя впились в его руку.

– Как ты смеешь! – Генри отшатнулся.Потом медленно вытащил из кармана монету, поднес ее к свету и, презрительновздернув бровь, наблюдал, с какой жадностью бандит отбирает ее и разглядывает,положив на ладонь.

– Вот это красота, сэр. Настоящаявещь. – Он перевернул монету, будто надписи что-то значили длянего. – Вы сперли ее, сэр, стащили из сокровищницы своего дяди, да?

– Так ты берешь или нет?

Шарплс зажал монету в кулаке, словно показывалфокус ребенку.

– И совесть вас не мучила, сэр? – Онопустил монету в карман. – Вы сперли ее как раз в ту минуту, когда онагонизировал, сэр? Или вы все-таки подождали, пока он помрет?

– Пошел к черту!

– Так просто вам не отделаться, сэр. Нет,сэр, этого мало. Ведь вы задолжали гораздо больше и мне, и тому джентльмену изказино Флинта.

Генри ускорил шаг. Чтобы шляпу не снесловетром, ему пришлось ухватиться за тулью. Он побежал к ближайшему углу. Судя погромкому стуку подошв, Шарплс не отставал. Впереди, в туманной мгле, не было нидуши. Свет из открытой двери заведения Флинта уже не доходил сюда.

Он понял, что Шарплс нагоняет. Рука скользнулав карман. Нож. Генри медленно вытащил его и крепко сжал рукоять.

Шарплс вцепился ему в плечо.

– Похоже, вас нужно проучить, сэр. Долгинадо отдавать, сэр, – произнес ублюдок.

Генри резко развернулся, ударил Шарплсаколеном, и тот зашатался, теряя равновесие. Шелк его плаща поблескивал во тьме,и Генри прикинул на глаз, где под плащом находятся ребра. Промашки быть недолжно. Нож на удивление легко вонзился в плоть. Сверкнули белые зубы – Шарплсразинул рот в немом крике.

– Я же сказал тебе, кретин, отвяжись отменя! Генри вытащил нож и ударил снова. На этот раз он услышал, как лопнулшелк, и, дрожа, отступил.

Пошатываясь, Шарплс сделал несколько шагов,упал на колени, ткнулся лбом в асфальт и мягко завалился на бок. Тело егообмякло и осталось лежать неподвижно.

В темноте Генри не видел лица Шарплса. Онвидел только распростертое на земле тело. Леденящий холод ночи парализовал его.Стук сердца отдавался в ушах – точно так же, как тогда, в египетскойусыпальнице, когда он смотрел на лежащее на земляном полу тело мертвогоЛоуренса.

Ладно, ну его к черту! Почему он не отстал?Ярость привела Генри в чувство. От холода затянутая в перчатку правая рука неразжималась, в ней по-прежнему была стиснута рукоять ножа Генри медленно подняллевую руку, сложил лезвие и убрал нож в карман.

Потом огляделся. Темно, тихо. Лишь откуда-то сотдаленной улицы доносилось негромкое урчание автомобильного мотора. Изкакого-то дырявого водостока сочилась вода. Над головой слабо светилось небоцвета серого шифера.

Генри присел на корточки, протянул руку кмерцающему во тьме шелку плаща и, стараясь не дотрагиваться до расползавшегосяна ткани большого влажного пятна, залез во внутренний карман. Бумажник.Толстый, набитый деньгами.

Он даже не стал проверять его содержимое.Вместо этого засунул бумажник в свой карман, туда же, где лежал нож. Потомподнялся, выставил вперед подбородок, уверенно зашагал прочь и даже началнасвистывать.

Позже, устроившись на заднем сиденье уютногокеба, Генри взял бумажник в руки. Три сотни фунтов. Ну что ж, неплохо. Онсмотрел на пачку мятых банкнот, и постепенно им овладел ужас. Генри не мог нидвигаться, ни говорить. Когда он все-таки выглянул из маленького окошка кеба,то увидел лишь грязное серое небо над крышами унылых многоквартирных домов.Радости не было, ничего не хотелось, казалось, что ничего уже не будет, кромебеспросветной, безнадежной тоски, которую он испытывал.

Три сотни фунтов. Он убил человека не из-заэтих денег. И вообще, кто сможет сказать, что он кого-то убил? Дядя Лоуренсумер от удара в Каире. А что касается Шарплса, этого отвратительногоростовщика, с которым он как-то вечером познакомился у Флинта, – так малоли что, может, он стал жертвой одного из своих не менее отвратительныхсобратьев. Кто-то напал на него в темном переулке и всадил нож под ребра.