Он таскал их в школу с удивительным упорством – особенносмешным оттого, что Сенькина мать прекрасно шила, и школьные брюки подгоняла насвоего пузатого сына так, что они сидели на нем как влитые. На насмешкиШвейцман реагировал пожатием плеч. Очень быстро все узнали, в чем причина любвиСеньки к подтяжкам, и издевки постепенно сошли на нет: оказывается, у толстячкаШвейцмана была цель в жизни, и какая! Остались только безобидные подначки, дауважительно-насмешливое прозвище «Швейцарец», прилипшее к Сеньке на долгиегоды.

– Что ты молчишь? – спросил Крапивин, осознав, что всеэто время Сенька только пыхтит в трубку.

– Ланселота вспомнил... – выдавил Швейцман. –Денис, что ж такое...

– Давай встретимся, – устало сказал Крапивин. –Встретимся и поговорим. Ко мне приедешь?

– Нет, давай в кафе.

Они быстро выбрали кафе, и Крапивин, повесив трубку, началразвязывать ненужный галстук. На секунду бросив взгляд в зеркало, он увидел засвоей спиной крылатую тень, мелькнувшую и скрывшуюся в столовой. Выпуклая рамазеркала ощерилась гнилой ухмылкой, отражающаяся в нем стена раздвинулась,образовав непристойную щель с багрово-мясной плотью, и тут же сдвинулась снова.Только картина с причалом и лодками покачнулась и так и осталась висеть,накренившись вправо.

Денис приложил пальцы к вискам, сосчитал про себя до десятии вышел из квартиры.

* * *

Утром пошел снег. Над городом растянулось серое грязноепокрывало с редкими голубыми дырами, из него повалилось такое же серое,грязное, крупитчатое и тут же покрыло мокрой манкой сухие тротуары и дороги.Апрель, словно беря реванш за удивительно ясные и теплые предыдущие дни,вспомнил о том, что он – всего лишь середина весны, месяц капризный, инемедленно задул пронизывающим ветром, в котором не было ничего теплого ирадостного, а была только противная зимняя промозглость.

К вечеру снегопад усилился. Газеты и радио сообщали, что надорогах пробки и заторы; машины и пешеходы скользили по асфальту, потому чторастаявшую манку прихватил легкий морозец, и город заледенел.

Сергей Бабкин сидел дома и мысленно ругал себя за то, чтопозволил Маше настоять на своем и поехать на метро. После завтрака онаотправилась на свою киностудию, чтобы посмотреть в действии одну из новых кукол– медвежонка, а потом должна была встретить Костю после школы и вернуться.Последний раз жена позвонила Сергею из студии два часа назад, радостносообщила, что записаны три передачи и она уже едет домой, и... пропала. Телефонее не отвечал, и хотя особого предмета для беспокойства в этом не было – Машачасто забывала зарядить сотовый, – Бабкин почувствовал тревогу. Онвзглянул в окно, за которым по-прежнему сыпал снег, и выругался.

Он подумал о том, чтобы встретить Машу и мальчика возлешколы, но, взглянув на часы, отказался от этой мысли: уроки уже закончились, иони попросту могут разминуться. Он поставил на кухне чайник, сделал себебутерброд с ветчиной, хотя был не голоден – просто, чтобы убить время довозвращения Маши с Костей. Но с каждой минутой ожидания ему становилось всебольше не по себе, и в конце концов, выключив возмущенно булькающий чайник исунув приготовленную ветчину обратно в холодильник, Бабкин решил прогулятьсявозле подъезда. «Около дома точно не разминемся».

Выполнить свое намерение он не успел – в дверь позвонили, нокак-то странно, робко. Костя всегда трезвонил отчаянно, словно созывал всехвстречать себя, любимого; Маша стандартно нажимала «два коротких – одиндлинный», а этот звонок прозвенел и замолчал. За дверью на лестничной площадкечто-то пронзительно выкрикнули, и Сергей метнулся в прихожую, поняв, что не зрятревожился.

Он распахнул дверь и увидел их, прижавшихся друг к другу. Набелом Машином лице глаза были как две впадины, скулы заострились, губыпобледнели, сравнялись по цвету со щеками.

– Что?! – шепотом спросил Бабкин, торопливо ощупываясначала ее, потом Костю прямо на лестничной клетке и с невыразимым облегчениемубеждаясь, что оба совершенно целы. – Что случилось? Что?!

– Домой... – дернулась Маша. – Домой, закройдверь!

Он быстро затащил их в квартиру, обшарив взглядом лестничнуюклетку, но в подъезде было тихо.

– Маша, что такое?

Костя вдруг заплакал – сначала тихо, а потом громко,подвывая и заикаясь. Он ревел перепуганно, как маленький ребенок, а неодиннадцатилетний мальчишка, и Сергей не мог этого выдержать.

– Что. Случилось. – раздельно спросил он, стоя надМашей, успокаивающей сына. – Скажи, наконец!

Маша подняла на него глаза и негромко ответила:

– На нас напали. Внизу, в подъезде. Прижали меня к стене, уодного в руках был нож.

Сергей почувствовал, как виски стиснуло обручем.

– Сколько их было? – Горло у него перехватило спазмом,и ему пришлось повторить, прежде чем она поняла.

– Трое. Все в масках.

– Что им было нужно? Маша, не молчи! Они ударили тебя?Издевались? Что-то взяли?

Костя всхлипывал, уткнувшись маме в живот. Маша закусилабескровную губу, помолчала...

– Они хотят, чтобы ты не лез в расследование смертиСилотского, – тихо сказала она.

Несколько секунду Бабкин стоял неподвижно, переваривая ееслова. Затем сел рядом с ними на пол, сгреб их в охапку, прижал к себе и гладилКостю по вихрастой макушке до тех пор, пока мальчик не перестал всхлипывать. Итолько тогда вспомнил о Макаре.

* * *

Илюшин поужинал в одном из тихих ресторанчиков в переулкахвозле Китай-города, надеясь переждать снегопад, а затем прогуляться. Однако надеждыего не оправдались, и, выйдя из ресторана, он сразу пошел к метро, накинувкапюшон. Прохожие торопились нырнуть в переход, толкая друг друга и ежеминутнопоскальзываясь на ледяной корке. Макар лавировал между ними, обгонял,пристраивался в хвост к быстро движущимся и широкоплечим, получая от движения втолпе некоторое удовольствие. В вагоне он встал возле двери и полуприкрылглаза, рассматривая пассажиров и развлекая себя придумыванием историй, которыемогли бы случиться с каждым из них полчаса спустя, по дороге домой.

Выйдя из метро, Макар обнаружил, что совершенно стемнело иснег летит даже не наискось, а перпендикулярно, словно задавшись цельюпричинить наибольший вред пешеходам. Резко похолодало, и ему пришлось замотатьшарф вокруг шеи так, что незакрытыми остались одни глаза. Часто моргая отслепящего снега, Илюшин торопливо срезал путь и вскоре вышел к новостройке,мимо которой вела дорога к его дому.

Новостройка была незаконченной. Три высоких корпуса вырослив глубине района за несколько месяцев, и жители успели привыкнуть к постояннойразмазне на дороге, которую регулярно вымешивали «КамАЗы». Дойдя до угла первойвысотки, Макар, прищурившись, разглядел, что дорога перекрыта, и даже разобралпривычную фразу об извинениях за доставленные неудобства.