Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поппер же показал, что естественные науки берут свое историческое на- I чало в метафизических теориях — в религиозных, магических, мифологи- | ческих и мистических представлениях. «Многие наши научные теории, — | говорит Поппер, — возникли из непроверяемых донаучных теорий… Так,
! следы истории ньютоновской теории ведут к Анаксимандру и Гесиоду.
| Фактически большинство научных теорий возникло из мифов»[1218].
| Общая картина науки, по мнению Поппера, выглядит так. Мы выбира- L ем интересующую нас проблему, затем предлагаем смелую теорию для ее | решения. После этого подвергаем критике эту теорию, то есть стремимся; ее опровергнуть. Если нам это удалось, пытаемся развить новую теорию,
I которую вновь подвергаем критике и т. д. Всю методологию, по словам! Поппера можно обобщить следующим образом: выдвигаются смелые предположения, которые контролируются строгой критикой и строгими эмпирическими проверками. Критика, как и проверка, является всегда попыткой опровержения. А наблюдения и эксперименты служат для проверки теорий. Их можно также рассматривать как часть критической дискуссии теорий[1219].
Таким образом, у критического рационализма и позитивистской традиции совершенно разные методологические основания: первый утверждает в качестве метода науки критику и является в целом рационалистической теорией, вторая же — эмпирической. А если быть точнее, то критический рационализм представляет собой не совсем чистый рационализм, ибо его теоретико-познавательная точка зрения характеризуется нормативной установкой на идеал научной интерсубъективности, интерсубъективной проверяемости. В этом плане критический рационализм находится как бы в поле напряжения между двумя крайними теоретико-познавательными позициями: рационализмом и эмпиризмом (читай: позитивизмом), пытаясь их синтезировать. Однако и тот и другой у Поппера не являются чистыми, каковыми были классические формы рационализма и эмпиризма, их правильнее было бы именовать критическими. «Мою собственную позицию, — подчеркивал в этой связи Поппер, — можно описать как критический рационализм и критический эмпиризм»[1220]. Если позитивист полагает, что мы знание получаем из опыта, то критический рационалист считает, что свободное от теории знание фактов невозможно, поскольку все факты «теоретически нагружены». Вслед за Кантом, Поппер считает, что «известный нам мир есть наша интерпретация наблюдаемых фактов в свете изобретаемых нами теорий»[1221]. Опыт понимается Поппером не как механическое накопление наблюдений, он — креативен, он является результатом свободных, смелых и творческих интерпретаций, контролируемых суровой критикой и строгими проверками[1222].
Большинство же позитивистов видят в критическом рационализме теорию позитивистского толка. Их аргументация сводится к следующему. Во-первых, попперовское утверждение асимметрии верификации и фальсификации (то есть фальсификация возможна, а верификация — нет) неправомерно, так как независимость теорий от базисных высказываний не допускает полную верификацию, то же самое относится и к полной фальсификации.
Во-вторых, критический рационализм по сути не отказывается от индуктивного метода, если он стремится к эмпирической проверке теорий. Отсюда позитивисты делают вывод, что критический рационализм есть не что: иное, как модификационная форма позитивизма.
Разумеется, расхождение между критическим рационализмом и позитивистской традицией не исчерпывается только методологической сферой. Оно обнаруживается и по другим параметрам. Назовем лишь некоторые из них.
Антипозитивистская направленность критического рационализма наиболее очевидна в плане их отношения к метафизике. Как известно, неопозитивистская философия, как и вся позитивистская традиция, претендовала на роль «упразднителя философии» и в этом смысле, как метко заметил К. Хюбнер, она «страдает антифилософским „комплексом", испытывает страх перед философией и недоверие к ней»[1223]. Попперовская же антипозитивистская программа включала в качестве основополагающего принципа положение о «реабилитации» метафизики в противовес антиметафизиче- скому требованию позитивизма.
Эта метафизическая направленность критического рационализма нашла свое выражение прежде всего в решении фундаментальной проблемы философии науки — проблемы демаркации. Вопреки неопозитивистам, которые пытались показать, что демаркация между наукой и метафизикой совпадает с демаркацией между осмысленным и бессмысленным, Поппер перемещает проблему демаркации в другую плоскость: между наукой и метафизикой.
Он предложил использовать в качестве критерия демаркации — критерий фальсифицируемости теоретической системы. «Согласно этому критерию (критерию фальсифицируемости. — И. Я/.), — отмечает К. Поппер, — высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, или, более точно, если их можно систематически проверять, т. е. подвергнуть (в соответствий с некоторым I „методологическим решением44) проверкам, результатом которых может быть их опровержение»[1224].
Этот критерий демаркации с достаточной точностью отличает теоре- и тические системы эмпирических наук от систем метафизики: эмпирическая система должна допускать опровержение опытом, в то время как ^ система метафизическая имеет дело с непроверяемыми теориями. Метафизика исключается из науки из-за ее неопровержимости, хотя в то же са- [мое время метафизические рассуждения могут рассматриваться в качестве важного эвристического источника науки. При этом попперовский критерий демаркации не исключает в отличие от неопозитивистского критерия верификации метафизику как бессмысленную из осмысленного языка, которая хотя и не является наукой, но вовсе не обязательно должна быть ^ бессмысленной и состоять из бессмысленных псевдопредложений.
I Вместе с тем попперовский критерий демаркации приводит и к решению юмовой проблемы (проблемы индукции), ибо метод фальсификации; предполагает не индуктивный вывод, а только тавтологические преобра- | зования дедуктивной логики (существует лишь один тип умозаключения, осуществляемого в индуктивном направлении — дедуктивный modus tollens (способ отрицающий).