Провал учительской карьеры Витгенштейна послужил началом его душевного кризиса. Лишь в январе 1929 г. он возвращается в Кембридж и принимает окончательное решение вернуться к занятиям философией. Философская позиция позднего Витгенштейна существенно отличается от его прежней позиции, изложенной в «Трактате…». Критически оценив свою первую работу, указав на ее «грубые ошибки»[1199], в частности отвергнув свой логический атомизм, Витгенштейн утверждает, что «бессмысленно говорить о полном соответствии между простыми составляющими языка и простыми составляющими реальности… Он доказывает, что простота не есть какая-то чистая субстанция, но что она обусловлена контекстом»[1200]. Если атомарные предложения не отражают, словно в зеркале, мир, то тогда мир вообще не отражается в языке. Следовательно, значение предложения (слова) отныне не может определяться обозначаемым объектом, а зависит лишь от контекста, в котором оно используется. А это значит, что объективный реализм «Трактата» сменяется изощренным антропоцентрическим релятивизмом, некой разновидностью сравнительной антропологии лингвистических систем, значение которых обусловливается их употреблением. В этом собственно состоит точка зрения позднего Витгенштейна на язык.

Как видим, неизменной во взглядах позднего Витгенштейна осталась проблема выразимости в языке. Однако теперь она решается совершенно иначе. Если для автора «Трактата» быть выраженным в языке значило быть показанным (указанным), то для автора «Философских исследований» — быть употребленным каким-то образом в языке. «Значение слова есть его употребление в языке» — таков основной тезис позднего Витгенштейна. Но поскольку способов употребления слов в языке может быть сколь угодно и ни один из них не является привилегированным в определении значения слов, а всё зависит от контекста, в котором последние употребляются, то оказывается, что слова — это инструменты, которыми пользуются для той или иной цели. Витгенштейн сравнивает употребление слов с игрой, когда одни и те же предметы могут использоваться по-разному в различных играх, «…весь процесс употребления слов 4 в языке, — пишет поздний Витгенштейн, — можно представить… в качестве одной из.*. игр… Я буду называть эти игры языковыми иг- ! рами…и»[1201][1202]

н Таким образом, новая теория значения Витгенштейна требует решать! вопрос о значении, каким он предстает в жизненной конкретной ситуации, [не будучи связанным обязательно с каким-то ее философским решением. I Поэтому поздний Витгенштейн имеет дело с языком, которым люди поль- | зуются независимо от какой-либо философии, т. е. с обыденным языком. ■ Последний, по мнению позднего Витгенштейна, означает правильное сло- ! воупотребление, потому что на этом языке говорят так, как все говорят.

Тогда на долю философа остается лишь описание разнообразных языко- • вых игр и тех «форм жизни», в которых они запечатлены, и Итак, в «Философских исследованиях» на смену идее о существовании

! одного-единственного языка — языка науки — приходит представление о том, что язык состоит из множества различных, взаимодействующих меж- j ду собой языковых игр со своими собственными грамматиками, или пра- ! вилами употребления. Именно нарушение правил употребления слов, смешивание различных языковых игр приводит к языковой путанице, а тем самым и к философским проблемам. «В процессе разрешения философской проблемы, — читаем в „Лекциях…“ — выявляется некая путаница в плане выражения… Философия — это своего рода попытка преодолеть замешательство… Философские загадки несущественны для повседневной жизни. Это загадки языка»91. И далее: «…философия превращается в простое ремесло… Что мы фактически делаем, это приводим в порядок наши понятия, вносим ясность в то, что может быть сказано о мире. У нас в голове путаница относительно того, что может быть сказано, и пытаемся прояснить эту путаницу. Эта деятельность по прояснению и есть философия»[1203]. /

Таким образом, философия оказывается своеобразной терапией языка, призванной уберечь человека от языковой путаницы и «обнаружить те или иные явные несуразицы и те шишки, которые набивает рассудок, наталкиваясь на границы языка»[1204]. Как отмечал сам Витгенштейн, он как философ хочет «показать мухе выход из мухоловки»[1205], понимая под последней мнимые философские вопросы. «Философ лечит вопрос: как болезнь»[1206].

Таким путем поздний Витгенштейн искореняет из философии все метафизические проблемы, сводя ее к определенной форме деятельности по «лечению» языка. И в целом понимание кембриджским мыслителем философии можно определить как философию языка, а философские проблемы — как чисто языковые проблемы, которые исследуются им в широком жизненно-культурном контексте. Тем самым философия позднего Витгенштейна уже не укладывается в узкие логические рамки классического неопозитивизма, она знаменовала собой радикальное изменение, точнее, расширение проблемного поля философствования за счет проблем жизненно-культурного и практического плана, что сближает философию позднего Витгенштейна с наиболее влиятельными современными философскими направлениями, как экзитенциализм, философия жизни, феноменологическая философия и т. п.

И все-таки значимость и место Витгенштейна в современной культуре определяется прежде всего его обращением к лингвистическому анализу языка, в котором, как в фокусе, преломляется вся философская проблематика. И хотя, как выразился М. Хайдеггер, «язык есть дом бытия», тем не менее было бы совершенно неоправданно пытаться «втискивать» весь философский ум с его вечным вопрошанием о смысле бытия в прокрустово ложе философии языка. Отождествление философии с анализом языка есть фактически ее ликвидация как теории, мировоззрения. Поэтому проложенный Витгенштейном в философии лингвистический путь хотя и не был совершенно бесперспективным, им, однако, не исчерпывается всё многообразие философской тематики. Об этом свидетельствует дальнейшая судьба аналитической философской традиции. Не успев оформиться в целостное философское течение, лингвистическая философия, как и вся философия неопозитивизма, уже в конце 50-х нач. 60-х гг. отошла на задний план, оказавшись не в состоянии дать ответы на насущные проблемы философского знания. Западная философия и методология науки должна была кардинально пересмотреть свою позицию по вопросу о роли и месте философии в современном мире. Большую роль в этом деле сыграла философия критического рационализма.