— Догадались? Верно, вам открыв??ем допуск на этаж выше.На самом деле мы занимаемся не столько благотворительностью, хотя это выглядитименно так, а… убираем помехи с дороги научно-технического прогресса. Хотя да,это и на конечном этапе выглядит как благотворительность, ибо только прогресс всостоянии избавить человечество от нищеты, голода, болезней и преждевременныхсмертей. А благотворительность в чистом виде — глупость. Конечно, мы можемразвозить в голодающие страны зерно и медикаменты — и развозим! — ноэто не лечение болезни, а лишь примочки, чуть-чуть снимающие боль.

Я сказал торопливо:

— Ну да, вы говорили, что голодающим даете не рыбу, аудочки.

Он кивнул.

— Что-то в этом роде. И останавливаем тех, ктопопытается мешать местным ловить рыбу. Останавливаем, как вы уже знаете посвоей работе, не насильственно, а стараемся отвлечь на другие цели, разжигаеминые интересы. Конечно, могли бы и силой, мы не слюнтяи, как можно подуматьизначально, но силовые методы неэффективны! Эффективнее, как у вас сказано вваших работах, когда человек сам рвет жилы, развивая свой бизнес.

Я слушал, слушал, и, как недостающие обломки хитройголоволомки, многое становилось на свои места. Не только я занимаюсь делом, нои все сотрудники. Не симптомы лечим, а боремся с самой болезнью. А иногдауспеваем даже предотвратить. Вообще-то главная задача медицины — нелечить, а предотвратить заболевание.

— Благодарю за доверие, — сказал я с чувством.

Он хитро прищурился.

— Признайтесь, уважение к нашей организации повысилось?

Я замялся, затем кивнул.

— Честно говоря, сперва относился к ней не совсемсерьезно. Ну, как ко всем благотворительным. Ценил только за высокую зарплату.А теперь уважаю по-настоящему.

Он наконец сел, откинулся на спинку кресла, довольный,только что не заурчал, как сытый кот у камина, некоторое время изучал меня судовольствием на лице, наконец изрек:

— Хорошо, идите! Помните, теперь вам придется решатьзадачки потруднее. И… поглобальнее.

— С удовольствием поработаю в полную силу, сэр.

Только в коридоре сообразил, что брякнул не совсем умно, акак бы, бахвалясь, проговорился, что вообще-то работал спустя рукава.

Через месяц я получил десять тысяч долларов, что повергло врадостный шок. Когда Глеб Модестович сказал насчет допуска на этаж повыше, ярасценил это как рост доверия, мол, буду знать чуть больше, но чтобысопровождалось и такой финансовой добавкой!

На планерках-бреймстормингах по-прежнему изощряемся впридумывании способов выхода из локальных конфликтов, мирим враждующие стороны,находим компромиссы между группировками на Балканах, перекрываем пути наркотрафикаи нелегальных поставок оружия, рушим последние диктатуры, уменьшаемпреступность…

И хотя большинство идей, понятно, от веселого настроения илижелания щегольнуть оригинальностью, но не оставляет ощущение, что какая-точасть предложений, пусть самая крохотная, все же обрабатывается и доводится досведения власть держащих. Если эта догадка верна, тогда я могу понять, почему унас такая сверхвысокая зарплата. Вообще-то это рентабельно: собрать вместеяркие умы, что обычно горят на сотую часть силы в окружении обычного народца, изаставить их тереться друг о друга, высекая яркие искры озарения.

Сегодня изощрялись на тему раскованной морали, хорошая иприятная мишень для зубоскальства, оттянулись по полной, все-таки умнейшийсобрался народ, а когда умнейший — шутки сыплются градом, все изысканные,с двойным-тройным дном, отточенные уже в момент возникновения. Глеб Модестовичсдержанно улыбался, но глаза оставались серьезными, наконец негромко похлопалладонью по столу.

— Да, — сказал он в тишине, — сейчасдостаточно спокойный период. Если не считать, конечно, что Штатам придетсяотступить из Ирака, что нефть продолжает дорожать, но это все заранее известно,а значит, не опасно. Но при всем этом благополучии не стоит забывать, что такаятишина вполне может быть взрывоопасной…

Роберт Тарасюк, профессор, доктор и лауреат множествапремий, сказал угодливо:

— Это точно, шеф.

— Вот-вот, — проронил Глеб Модестович. — Мыдолжны учитывать, что ситуация может резко измениться….

— Золотые слова, — сказал Тарасюк свосторгом, — да, мы все должны это учитывать и постоянно работать надэтим!

Глеб Модестович перевел взгляд на меня.

— В старые времена во флоте первым давали высказатьсясамому младшему. У вас, Евгений Валентинович, какие-то предложения есть?

— По какому вопросу? — спросил я.

Он обвел взглядом присутствующих. Они все смотрели уже наменя. Смотрели требовательно, я чувствовал, как начинаю взмокать.

Глеб Модестович сказал медленно:

— Обществу нужно постоянно подбрасывать что-то, иначедурная энергия будет прорываться, как теперь любят говорить, непредсказуемо. Астабильному обществу не нужны ни забастовки, ни стихийные демонстрации, ниакции протеста… неважно, против чего эти акции.

Я подумал, спросил осторожно:

— А если мы сами организуем эти акции?

Он ответил незамедлительно:

— При условии, что они будут под нашим контролем.

— Это можно, — сказал я. — Например, во всеммире наблюдается ужасающая дискриминационная политика насчет заселяющихсягостей…

Тарасюк надулся и прервал недовольно:

— Это где же? Это в каком же, простите, месте?

Глеб Модестович вскинул успокаивающе ладонь.

— Тихо-тихо, дорогой Роберт Панасович. Это наш юныйдруг уже подает, как это будет… э-э… подаваться в СМИ. Верно?

Я кивнул.

— Да. Я вчера вернулся из Ярославля, два дня прожил вхорошем отеле. Даже очень хорошем, элитнейшем! Пять звезд, надо же… Но, увы,даже там я с прискорбием обнаружил разделение гостей по дискриминационномупризнаку. Представьте себе, мужчин селят отдельно, а женщин — отдельно!Это в наше-то просвещенное время, когда уже сто лет как даже в школах ввелисовместное обучение мальчиков и девочек!

Я говорил с подъемом, после подъема жалованья и жаркогоромана с Эммой чувствовал себя намного увереннее. Судя по прищуренным глазамГлеба Модестовича, он все понимает, принимает и одобряет. Закомплексованныйработник будет держаться зажато, рискованную мысль не выскажет, а именно в ней,возможно, и нашлось бы ценное зерно, так что эта педагогическая мера сработала.Кто знает, возможно, Эмма работает по особому контракту, проверяя сотрудников,но вряд ли признается. По крайней мере, вот так сразу.

Сотрудники начали задумываться, вон у Арнольда Арнольдовичаброви сдвинулись над переносицей, а лоб Ореста Димыча избороздили глубокиеморщины.