Меня приветствовали, хотя больше всего мне обрадовалсяхозяин кафе: пришел еще один кошелек. Глеб Модестович представил всем новогосотрудника, я раскланивался, на меня смотрели с некоторым любопытством, всестарше меня по меньшей мере вдвое, к тому же я чувствовал, что своей докторскойстепенью никого не удивлю. Разве что тем, что она у меня с двадцати восьми лет,в то время как обычно ее получают лет в пятьдесят, реже — в сорок.

С меню помог разобраться Глеб Модестович, теперь в каждомкафе изощряются над блюдами по собственным рецептам, можно крупно попасть.Дальше пошло нормально, я ел наваристый суп и прислушивался к горячему спорумежду Цибульским и Жуковым. Обоим, похоже, под шестьдесят, но крепкие, налитыесилой и взрывной энергией, только Жуков больше похож на медведя, который любомудаст отпор, но сам в драку не лезет, а Цибульский прямо сыплет бенгальскимиискрами, только и смотрит, в кого бы вцепиться острыми зубами.

Жуков обронил за обедом, что для продвижения его проектанужна реклама, Цибульский сразу же фыркнул:

— Реклама? Ты не с Марса упал?

— Нет, — ответил Жуков. — А что такого? Тыпро рекламу слышишь впервые?

— У нас Россия, — сказал Цибульский с вызовом. —Не в курсе?

— Да помню, помню… И что, в России не крутят рекламу пожвачнику? Не размещают в газетах, журналах, в инете?

Цибульский сказал с полным превосходством:

— Эх ты! Живешь в России и не знаешь, что у насуникальная страна! И с уникальным народом. Здесь никакая реклама несрабатывает! И все деньги, что вбрасываются в это дурное дело, — этоброшенные на ветер. Но по дурости, как же, — на Западе так! —запускают и запускают эту дурацкую рекламу…

— Какую? — спросил Жуков.

Цибульский отмахнулся:

— Любую. Любая реклама в нашей стране — дурацкая.Потому что рекламодатели не учитывают наш менталитет. У нас со времен первыхцарей вся власть и гласность были в кулаке правительства, не так ли? И ониговорили то, что нужно правительству. Вот и въелось в нашу кровь это недовериек СМИ.

— Сейчас пришло новое поколение, — заметил Жуковсухо, — оно не застало авторитарной власти попов и коммунистов.

Цибульский отмахнулся с большим пренебрежением.

— И что? Чтобы воспитать доверие к телевидению ипрессе, надо, чтобы родители с пеленок это вдалбливали детям, как вон в Европе.И то дети, на то они и молодые бунтари, будут отбиваться и говорить, чтотелевидение и пресса все врут, раз в руках правительства хотя бы косвенно. А унас и родители говорят, что вся пресса врет! Что ты от молодого поколенияхочешь?

— Значит, все те дяди, что крутят рекламу, —дураки?

— Нет, эти дяди не дураки, еще как не дураки, но вотте, кто заказывает рекламу, — дураки набитые. И еще круглые. Какотличники!

Жуков насупился.

— Это ты на что намекаешь?

— Не вздыбливай спину, — сказал Цибульскийуспокаивающе. — Здесь почти все отличники. Вот и Евгений Валентинович,посмотри, какой молодой красавец! Отличник… наверняка.

Я смолчал, и меня деликатно перестали втягивать в спор. Яел, присматривался, прислушивался. По всему, под крышей нашей фирмы сумелисобрать очень даже неглупых и достаточно продвинутых ученых. Хотя до сих порнепонятно, что именно они делают, чем занимаются.

Мне все больше кажется, что мы выполняем роль, как бы этосказать мягче, менеджеров. Тех самых, именуемых в просторечии манагерами…Честно говоря, я, как и большинство населения, отношусь к ним с некоторымпренебрежением. Как к ловкачам, что сами ни черта делать не умеют, ноприсосались руководить теми, кто умеет.

И то, что их становится все больше: младшие менеджеры,средние, старшие, главные, генеральные, — говорит вроде бы о том, что этипаразиты плодятся гораздо быстрее, чем специалисты, которые умеют что-топроизводить. Если так пойдет и дальше, то скоро на каждого работающего будет поменеджеру.

Что такое менеджер? В старые времена это был надсмотрщик зарабами, что орал «Давай-давай!» и лупил плетью тех, кто давал недостаточно. Помере роста цивилизации функции надсмотрщика почти не менялись, только теперьначал лупить рублем, так больнее.

Однако же как в древности без надсмотрщика обойтись, увы, немогли, так и сейчас не получится. Сейчас тем более. Мир усложнился настолько,что без усилий уже не понять, что происходит. Тем более не понять, что и какделать. А к тому же лавина технологических новшеств, что вносит резкиеизменения как в работу, так и в послеработье, загулы и расслабухи. Вот тут ужекрайне необходимы люди, что быстрее других схватывают изменения в производствеи торопливо внедряют у себя, тем самым обходя конкурентов.

Конкуренция же двигает так необходимый нам прогресс. Так чтоот менеджеров на самом деле зависит намного больше, чем понимают даже знатокипроблемы управления. Хороший менеджер в состоянии так перестроить дела в хилойфирме, что даже без дополнительных вливаний она взыграет и обойдет на финишнойпрямой более сильных конкурентов.

Наша фирма, как я понимаю, занимается планированиемменеджмента в самых разных масштабах. Здесь есть рекомендации как малым фирмам,так и глобальным корпорациям. Правда, я не думаю, что гиганты обращаются к намс заказами, но, возможно, наши рекомендации все же попадают на стол хотя бымелким сошкам в кабинетах крупных игроков.

Охранник поприветствовал широкой улыбкой. Чем-то нравлюсь,наверное, молодостью. В его двадцать лет видеть только умудренных жизньювеличавых старцев наверняка угнетает. Молодых женщин что-то не видно, если несчитать Тину, Эмму и Люсю, которые всегда на виду.

В здании я исследовал уже все от подвала до крыши, отыскал ибуфет, благодаря которому Тина и Эмма в рабочее время никогда не покидают офис,начал скучать и подумывать, что не мешало бы объяснить Глебу Модестовичу, чтодома я могу выполнять такую же работу с точно таким же эффектом. А то и лучше,принимая во внимание, что неожиданные яркие мысли приходят в том числе и вванне с горячей водой или на толчке, когда отматываешь туалетную бумагу.

Эмма, посматривая на экран, настукивала двумя пальцамитекст. Я зашел так, чтобы не видеть экран, а то ей придется альтабиться, но затомой взгляд прикипел к низкому вырезу ее блузки. Она подняла на меня слегказатуманенный работой взгляд.

— Что, — предложила деловито, — показатьсиськи?

— Ни в коем разе, — испугался я.

— Почему? Думаете, страшные?

— Потеряется вся прелесть тайны, — призналсяя. — Так могу только догадываться о весьма волнующих деталях, додумыватьих, ну там цвет и расположение родинок, волосы, а вы сразу все испортите…

Она хитренько улыбнулась.