одного докучливого писаки, свобода действий, обретенный дом и его очаровательная хозяйка.

«В частной жизни госпожа Фонтейн оказалась ее превосходительством мадам де Ариас, супругой панамского посла в Лондоне. Но для меня ее жилище не стало неприветливым официальным посольством. Оно стало просто домом. Я встретил здесь не супругу посла и даже не великую балерину. Меня совершенно поразило ее теплое, простое обращение, лишенное какой-либо суетливости. С первого же мгновения я понял, что обрел друга. Наша встреча оказалась самым светлым пятном в моей жизни, с тех пор как я очутился на Западе. Практичная и жизнерадостная Марго немного опекала меня, заставляла смеяться и предоставляла жить по собственному усмотрению. Она прекрасно понимала меня».

По Лондону, как и по Ленинграду, Рудик мог бродить часами, удивляясь несоответствию того города «со старыми, узкими, кривыми улочками», о котором он читал в книгах Чарльза Диккенса, с тем, что видел теперь, своими глазами.

Уже во второй же вечер пребывания в Англии, Рудольф Нуреев был приглашен на спектакль.

«По счастью, Марго танцевала “Жизель” в Ковент-Гардене и с удовольствием вручила мне билет. С первого же взгляда меня поразил театр, столь отличный от большинства оперных театров. Я не смог сдержать улыбку при виде розового приглушенного освещения (вместо обычных люстр), напомнившего мне кафе; не смог я не улыбнуться и при виде большого уродливого листа с надписью “Противопожарный занавес”, опустившегося как раз в середине представления. Настоящий “железный занавес”! В России он опускается только тогда, когда публика уходит домой. Игра в тот вечер показалась мне оторванной от танца. В то же время на меня произвели впечатление сбалансированное музыкальное выступление Марго и высокий уровень труппы в целом.

“Мне хотелось бы танцевать здесь”, – подумал я».

Через много лет в одном из интервью Рудольф Нуреев осторожно обмолвился о том, какие побочные эффекты оказались у этой его мечты: «Однажды наступил день, когда я начал думать, что в Ковент-Гарден меня взяли только как партнера Марго Фонтейн. Нашлось много желающих унизить меня, сломать мою личность, превратить меня в нечто посредственное»…

Но это было позже, а тот вечер он вспоминал так: «Было интересно увидеть во плоти многих танцовщиков, которых я прежде знал по именам и фотографиям. В Кировском театре у нас была хорошая библиотека посвященных танцу журналов со всего мира (и, разумеется, книжная библиотека), и я узнал многие полузнакомые лица».

Ни на минуту не забывая о конспирации, Марго представляла Рудика, как любознательного студента. Их заговор сумела раскрыть только руководительница королевского балета Нинетт де Валуа. И вот почему: «…Мы выяснили, что по странному стечению обстоятельств, Нинетт впервые посетила Кировский театр в Ленинграде как раз в тот вечер, когда я первый раз выступал на сцене».

В Париж Рудик вернулся с чувством выполненного долга и тайной в сердце. Детали выступления были оговорены, Нуреев должен был танцевать с американской балериной Розеллой Хайтауэр. Что же до контракта с де Куэвасом, работать у него оставалось считаные месяцы.

Вскоре после возвращения из Лондона Рудольф отправился вместе с труппой на гастроли в Израиль.

Вот какими были его первые впечатления о посещении Земли Обетованной: «Страна показалась мне в какой-то мере знакомой. Пейзажи с теснящимися маленькими деревушками и городская застройка с соседством очень нового и очень старого напомнили мне Южную Украину. Я повсюду встречал русскоговорящих людей. Многие из них эмигрировали на свою новую родину совсем недавно.

Как обычно, я напряженно работал. Кроме того, мы купались, грелись на солнце, изъездили на машине всю страну, посетили библейские места. Израильтяне поразили меня. Они оказались очень теплым, молодым и живым народом».

«Я танцовщик романтического плана, но я бы хотел танцевать и современные вещи, – делился с журналистами Рудольф Нуреев на заре карьеры. – Хотел бы попробовать себя в самых разных жанрах, которые существуют. Я не могу изменить свой стиль. Я танцую, как думаю, как чувствую. Возможно, под чьим-то влиянием во мне появится что-то иное, но меняться в целом я не собираюсь».

«Рудольф не боялся экспериментировать, – вспоминали коллеги танцовщика. – Он начал исполнять современный балет, будучи совсем молодым».

В 1970 году он танцевал в «Фигурах на полях» американского балетмейстера Глена Тетли, затем блистал в «Лунном Пьеро», в 1972 – был «Павана мавра» Лимона Хосе вместе с Национальным балетом Канады, а еще позже Рудольф Нуреев неоднократно появлялся на сцене с танцевальной труппой прославленного американского хореографа и танцовщицы Марты Грэхем (Грэм).

Интересно, что ранее, когда он только догадывался, но еще не был до конца уверен, что все его мечты исполнятся, Рудольф Нуреев сокрушался: «К моему разочарованию, мне не удалось увидеть в Нью-Йорке Марту Грэхем. Я побежал на ее выступление, едва успев прилететь. Она должна была танцевать в третьем балете. Мне очень понравилась ее хореография в первом балете и то, как он был исполнен, но, увы, в антракте у меня случился такой сильный приступ головокружения (последствие полета), что пришлось пойти домой, и я не увидел эту танцовщицу, о которой столько слышал».

Джордж Баланчин – вот еще один человек, с которым Рудольф хотел завязать знакомство и под чье влияние не отказался бы попасть. Именно на это надеялся он, отправляясь в Нью-Йорк. «Создав небольшую компанию, которая занимается постановкой коротких балетов, а также постановкой фрагментов из более длинных работ, знаменитые танцовщики планируют покорить Америку», – сообщала газета «Нью-Йорк таймс» об Эрике Бруне и Рудольфе Нурееве.

Так описал свое знакомство с «Большим яблоком»[43] и Джорджем Баланчиным в книге воспоминаний Рудольф Нуреев: «Как нередко случается, мое появление в Новом Свете получилось совсем не таким, каким я его себе представлял. По мере приближения к Америке погода все ухудшалась, а над Нью-Йорком мы попали в настоящую бурю. О посадке не могло быть и речи – среди пассажиров поползли слухи, что последний самолет, попытавшийся сесть в подобных условиях, разбился. Нас направили в Чикаго, и именно там я впервые ступил на американскую землю, чтобы после двух или трех часов ожидания в аэропорту вновь подняться в воздух.

На сей раз нам удалось приземлиться в Нью-Йорке, но только после часового кружения над городом. Путь в Нью-Йорк оказался таким длинным, что я уже начал сомневаться, смогу ли, в конце концов, завершить это путешествие. Никогда прежде я не был так рад ощутить под ногами твердую землю.

Больше всего меня поразил сам город. Я навоображал себе кошмарный мир огромных зданий, громоздящихся подобно чудовищам, стремящимся раздавить людей на улицах. Однако в жизни небоскребы оказались не такими большими и вовсе не угрожающими. И я не обнаружил здесь безумной спешки и давки, о которых читал.

Напротив, жизнь – по крайней мере моя – была приятно лишена напряжения. Ничего похожего