политике. Максимум: “Было приятно познакомиться”, и, конечно, беседы о погоде и искусстве. Он, действительно, с уважением относился к стране, в которой работал, к ее культуре, кухне. Помню, как Нуреев советовался со мной, что ему выбрать на обед, когда впервые оказался в Италии. Он любил есть ризотто, рукколу, помидоры черри, стейк. В Италии Рудольф становился итальянцем. Помню, как-то утром он постучал в дверь моего номера и сказал, что хочет посетить дом-музей Луиджи Пиранделло[26]. Я у него спросил, кто это такой? Он знал, кто такой Пиранделло, а я нет. С ума сойти!»

Меж тем на Родине о Рудольфе не забыли. Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев был в бешенстве. Год назад они привечали этого юнца на правительственной даче – и вдруг такой поворот.

Народная артистка СССР, советская и российская балерина, балетмейстер Майя Михайловна Плисецкая вспоминала: «Один человек из КГБ писал в книге воспоминаний, что ему было дано задание переломать Нурееву ноги. Поговаривали, что поначалу Хрущев требовал разобраться с изменником Родины таким образом, но затем смягчился и приказал воздействовать на Нуреева через окружение».

«Хуже бегства танцовщика балета для Советского Союза могло быть только, если бы сбежал космонавт, – прокомментировал случившееся политический обозреватель Валентин Зорин. – Вспомните, это был 1961 год – разгар холодной войны. Своим поступком Нуреев нанес удар по репутации страны, по самолюбию руководителей этой самой страны».

«После того как Рудик “бежал”, мы понимали – с ним могут сделать что угодно, – рассказала в интервью Тамара Закржевская. – Могут сбить машиной, толкнуть под машину, сделать укол, после которого он не проснется».

Перед первым выступлением после «бегства» Нуреев получил три конверта – письма от мамы, отца и любимого педагога. Мама умоляла вернуться, отец проклинал.

«Письмо от Пушкина очень расстроило. Единственный человек, по-настоящему хорошо знавший меня, похоже, не мог понять, что со мной произошло. Он писал, что Париж – город упадка и его загнивание вскоре коснется и меня: что, если я останусь в Европе, я не только потеряю танцевальную технику, но и утрачу нравственный облик. Мне надо немедленно вернуться домой, ибо никто в России никогда не поймет моего поступка», – рассказывал Нуреев.

«Когда Пушкин узнал, что Рудик попросил политическое убежище во Франции, ему стало плохо, – вспоминает Тамара Закржевская. – Я была рядом с Александром Ивановичем. Давление у него зашкаливало. Пришлось несколько раз вызывать “скорую”. Через некоторое время после случившегося ему позвонили из компетентных органов, попросили написать своему ученику письмо и отдать сотруднику КГБ, не запечатывая конверт. Указаний, что именно нужно написать в письмах, не давали. Надеялись, что все, кто был близок Рудольфу (а письма должны были написать все эти люди), проявят благоразумие и будут просить его вернуться домой, в Ленинград».

Из интервью артиста:

«Однажды мне позвонила мама. Поначалу я был поражен: откуда мама могла знать, что я в Довиле? Как отыскала мой номер телефона? Потом сообразил: в КГБ знают, где я в настоящее время нахожусь. А значит, пора отсюда уезжать. Мама плакала в трубку и, как и в письме, просила вернуться. Я тогда сказал ей:

– Мама, ты забыла задать мне вопрос.

Она не расслышала и я повторил.

– Какой вопрос? – встрепенулась она.

– Ты счастлив здесь?

– Ты счастлив там, сынок?

– Да!»

И пусть вместе с самолетом и возможностью вернуться домой улетели от него коллекция балетных туфель и трико, которые он покупал в разных странах, любимый парик а-ля Мэрилин Монро и игрушечный электрический поезд, напомнивший ему о детстве… С ним остался он сам – мечты, надежды, жажда жить и танцевать.

Нет, он не боялся всего того, что ему напророчила переводчик. Он знал, чем заняться во Франции.

«Перед тем как вручить мне вид на жительство, чиновник задал несколько вопросов, главный из которых сводился к тому, каким будет мой источник доходов во время пребывания во Франции. Я ответил, что надеюсь в ближайшем будущем получить несколько предложений. Вероятно, источником моего дохода будет работа в труппе маркиза де Куэваса.

Уже в конце недели я действительно подписал официальный контракт», – рассказал в интервью Нуреев.

Известный в широких кругах, как маркиз Джордж де Куэвас, урожденный Хорхе Куэвас Бартолин, выходец из Чили, был, как сообщают некоторые источники, гомосексуалом. Тем не менее это не помешало ему в 1927 году жениться на внучке Джона Д.Рокфеллера, Маргарет Рокфеллер Стронг. Балетный хореограф и импресарио, в 1944 году маркиз де Куэвас организовал собственную балетную труппу «Большой балет Монте-Карло». Помимо своей театральной деятельности был известен тем, что в возрасте 72 лет сразился на дуэли во Франции с пятидесятидвухлетним балетмейстером и хореографом Сержем Лифарем. Спор между де Куэвасом и Лифарем произошел из-за изменений, внесенных в спектакль. Во время спора де Куэвас вспылил и дал Лифарю несильную пощечину на глазах у изумленной публики, после чего Серж отправил к нему секундантов. Дуэль на мечах состоялась на виду у пятидесяти газетных фотографов и закончилась объятиями и слезами дуэлянтов.

«О том, что Рудольф более или менее устроился в Париже, я узнала из газеты “Юманите”[27], – рассказала Тамара Закржевская. – Время от времени я ходила в гостиницу “Европейская”, в которой продавали иностранную прессу. Из французских газет была только одна – “Юманите”. Однажды, открыв один из номеров, я прочитала: “Рудольф Нуреев танцует в Театре Елисейских Полей!”[28] Уже потом я узнала от Рудика, что в государственные театры его не брали – никто не желал ссориться с Советским Союзом. А пригласили его в частный театр – балетную труппу маркиза де Куэваса».

Угрозы со стороны КГБ не прекращались. Правда, теперь угрожали не только Рудольфу, но и его работодателям. Однажды, когда он возвращался домой, ему показалось, что за ним следует Стрижевский. Или не показалось? Ужас обуял Нуреева. После того случая друзья наняли для Рудольфа охрану.

«Я жил под постоянным надзором, отлучаясь из квартиры только для занятий в классе, репетиций и обеда рядом с театром. В таком жестком режиме не было ничего нового для меня, о чем я и сказал газетчикам, которые интерпретировали мое угнетенное состояние желанием вернуться в Россию. Они не могли понять, что у человека, оторванного от тех, кто ему дорог, от семьи и родных, которые очень волнуются и, с одной стороны, хотят, чтобы он вернулся, а с другой стороны, боятся этого, испытывая давление властей, пытающихся заставить его вернуться, – есть основания для тревоги и депрессии. Вместе с тем я жил теперь во Франции и надеялся, что наконец волен танцевать, где хочу и что хочу».

23 июня 1961 года Рудольф Нуреев вышел на сцену Театра Елисейских Полей (Theatre des Champs Elysees) на свой первый после «побега»