Я растягиваюсь на одном из диванов, кладу ноги на стеклянный кофейный столик, не переживая, что кроссовки могут быть грязными, и одновременно чувствуя воодушевление от возможности нарушить порядок в этом доме. Было бы неплохо, если бы еще и кровь пошла носом, я как раз в настроении побуянить: в этой безликой и стерильной квартире неправильно абсолютно все. Моя сестра не такая. Она всегда приносила с собой хаос и беспорядок. Стоит только вспомнить нашу детскую спальню, горы ее вещей валялись тут и там на полу, косметика разбросана по столику: тушь, засохшая комками на щеточке – Тильда даже не удосужилась убрать ее обратно во флакончик, использованные салфетки, которые лежат месяцами. Очевидно, что новообретенная чистота, весь этот порядок, идут от Феликса.

Решаю сделать себе чаю и ищу чашку в шкафчиках на кухне. Обнаруживаю, что стоит слегка прикоснуться к ящикам, как они сами открываются и точно так же легко закрываются от небольшого нажатия. Экспериментирую со всеми, заставляя их открываться и закрываться – немая симфония белых гробиков – и вижу, что все идеально упорядочено: все вилки повернуты на бок, смотрят в одну сторону, ложки вложены друг в друга. Посуда – вся новая, фарфор цвета слоновой кости – аккуратно расставлена по местам. Отмечаю, что здесь нереально чисто, но вот что сражает меня окончательно – это просто верх сумасшествия – каждая из тарелок завернута в пленку: если захочешь использовать тарелку или миску, придется ее содрать. Я заглядываю в другие ящики и нахожу пленку повсюду, в нее завернуты чашки, стаканы, кастрюли и сковородки. Не удивительно, что Тильда искала отговорки, когда просила меня не приходить. Она не хотела, чтобы я увидела этот кошмар. Ее жизнь, завернутую в пленку. Пока я завариваю чай, мне приходит в голову, что Феликс, возможно, точно знает, сколько пакетиков в коробке с чаем, и поймет, что я была здесь и взяла один. А потом приходит мысль: ведь это Ева могла сделать себе чашечку чая.

С чашкой в руках я отправляюсь в спальню. Теперь я мысленно отмечаю все изменения. Новые шкафчики, новые жалюзи, новая кровать – поистине королевского размера, с подголовником из замши цвета испорченного мяса. Не особенно задумываясь над тем, что я делаю, начинаю вытаскивать одежду Тильды из ящиков и шкафа, складывая в кучу на кровати, смесь получается странная – футболки из тонкого хлопка, таких же блеклых, будто застиранных цветов, как и все остальное в квартире, джинсы от брендов с немыслимыми названиями: «Paradise in the Park», «Lost and Found», «XXOX». И длинные переливающиеся платья, которые, я полагаю, она надевает на премьеры и церемонии награждения – не то чтобы она на них часто ходила в последнее время. Провожу по ним пальцами, ощущая мягкость и легкость шелка, твердые края крошечных блесток, а затем снимаю футболку и джинсы и надеваю бледно-золотое платье, тонкое, как паутина, с сеткой из узких лент, переплетающихся крестом на спине. Не так-то просто натянуть его на себя, потому что я на два размера больше тощей сестры, и когда я, наконец, располагаю его там, где оно должно быть, нет никаких сомнений, что мне не удастся застегнуть его – оно просто остается открытым сбоку. Я встаю перед зеркалом, нелепая, похожая на куриную ножку, обтянутую мишурой. Более того, я едва дышу. Но продолжаю исследовать следующий шкафчик, в котором лежит одежда Феликса, оставаясь одетой в это платье.

Нагромождения белых коробок с рубашками внутри. Двадцать пять, если быть точной, все пронумерованы: восемь синим цветом, для голубых рубашек, восемь – черным, для белых, и четыре – красным, для рубашек бледно-бледно розового цвета. Оставшиеся пять коробок, с двадцать первой по двадцать пятую (тоже подписаны черным) пусты, предполагаю, что он взял их с собой на Мартинику. Представляю, как он проверяет, все ли коробки стоят идеально ровно, все ли рубашки безупречно отглажены и сложены, и теперь мое желание разворошить тут все становится непреодолимым.

Затем я вижу на подоконнике мертвую муху кверху брюшком, корявые ножки торчат в воздухе. Аккуратно поднимаю ее и кладу к воротнику розовой рубашки. Открываю маленький белый ящик, нахожу там часы и несколько запонок. Беру их в руки, чтобы рассмотреть поближе, оказывается, это все весьма утонченные украшения: серебряная пара в форме морских звезд, комплект золотых запонок в форме четырехлистного клевера. Беру одну из них, с клевером, и переворачиваю ее снова и снова, держа на ладони и размышляя о везунчике Феликсе и его безупречном имуществе. Запихиваю клевер в рот и, выплюнув, кладу обратно в коробку.

Сажусь на кровать, посреди вещей Тильды, и вспоминаю, как раньше ела то, что ей принадлежит, меня охватывает ностальгия по следам ее присутствия в комнате: по волосам в расческе, по бумаге из дневника и еще по тем зубам. Здесь ничего такого нет. Но просто на всякий случай опускаюсь на коленки, проверяя, не воспользовалась ли она старым трюком и не спрятала ли чего-нибудь, прикрепив ко дну кровати. Заползаю под нее, ощущая вокруг много свободного пространства, и в таком положении меня настигает стук во входную дверь, три громких удара.

Поднимаюсь и оглядываю беспорядок: вещи разбросаны по кровати и полу, все шкафы и ящики раскрыты. Пытаюсь прибраться, но времени нет, так что сажусь на кровать, надеясь, что стучавший уйдет. Снова стук, громче и агрессивнее. Пытаюсь притаиться, сидеть тихо, насколько могу, но слышу звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине, и вот дверь открывается и раздаются звуки шагов по каменному полу, кто-то ходит туда-сюда. Бросаюсь к ванной, смежной со спальней, хватаю белое полотенце, оборачивая его вокруг себя, поверх золотого платья, затем бегу к двери спальной, приоткрываю ее чуть-чуть, чтобы можно было выглянуть. Там, уперев руки в боки, стоит Ева.

– Здравствуйте. – Я высовываю голову из проема. – Вы что-то хотели?

Она смотрит на меня с недоверием.

– Что вы делаете?

– Я собиралась принять ванну. А вы?

– Я пришла, чтобы сказать, чтобы вы вернули мне ключ, когда будете уходить.

– Но вам же он не нужен. У вас есть свой. Который вы только что использовали.

– Я несу за него ответственность. Вы должны вернуть его. – Она готова к бою.

– Хорошо. Запишите мне свой адрес и оставьте на столе.

Захлопываю дверь и прислоняюсь к ней на несколько секунд, слушая звуки, которые она издает, шаги. Потом слышу, как она уходит. Выхожу, все так же, с полотенцем, и осматриваю квартиру. Мне нужно увидеть все, что увидела Ева, и я понимаю, что оставила половину ящиков на кухне открытыми, миски и тарелки – лишенными пленки, а грязные кроссовки – на кофейном столике. Беспорядок, но все-таки не сравнить с тем, что я устроила в спальне.

Возвращаюсь в ванную, чтобы убрать полотенце и заглянуть в шкафчик в ванной. Тильда всегда как будто пребывает в некой прострации, поэтому я подозреваю наркотики. Даже думаю про героин и крэк, конечно, не то чтобы я ожидала увидеть их на полке, в аккуратно расставленных и подписанных баночках. Впрочем, нахожу лекарства, которые можно получить только по рецепту – весной их здесь не было – собираю все баночки и пакетики и отношу в гостиную, где оставила свой пакет с записной книжкой и чашку чая. Пишу: «Препараты, которые могли поспособствовать ухудшению состояния Тильды», добавляя в список анафранил, золпидем и лоразепам – поищу информацию о них, когда буду дома.