лет. И первый разгром от профессора, прочитавшего, впрочем, мою писанину от корки до корки. Он высмеивал и глумился, говорил, что я зря просиживал штаны в институте и таких, как я – графоманов – миллионы…

До сих пор помню почти все эпитеты в свой адрес, поэтому, я, кстати, понимал чувства Романа, когда он отказывался выносить на суд публики свои произведения.

Это больно. Как песком по стеклу. Многим кажется, что писатель – он же ж писатель, для него раз плюнуть все это наваять, поэтому ему чихать, что о нем говорят, он послушает, послушается и все исправит, ему же проще пареной репы все переписать, или исправится и больше не будет писать, ибо не надо ему это вообще! И кажется, что стеклу не больно! Но на нем остаются царапины, и они не заживают, они навсегда, стекло тускнеет от каждой песчинки…

Да, к некоторым приходят мастера и шлифуют стекло, а у некоторых, как, видимо, случилось у Романа, такого мастера не находится! И он не оправился. И я бы мог не оправиться после критики того «светилы», но мне повезло…

Я несколько лет не мог подойти к письменному слову, работал то там, то сям, а потом вдруг однажды решил, что больше никогда не буду показывать свои произведения ни критикам, ни критиканам, и даже не буду узнавать, как будет принимать мои книги публика. Просто буду писать и публиковать, если будут брать к печати, под разными псевдонимами, чтобы никогда ничего не слышать, что скажут о моей предыдущей книге.

Первая моя свободная книга после той, которую я впопыхах разорвал на мелкие кусочки и спустил в Неву плыть подальше от меня, была о… Хммм! Не помню!

Флешбэки какие-то! Яркие, но очень короткие, не разобрать!

– Сонь! Я больше не помню ничего…

– А вот это? «Уговорить редактора прочитать пять-десять страниц». Хоть одного редактора помнишь? – пыталась помочь мне Софья. Мы поднимались на лифте в шикарном доме дорогого жилого комплекса в центре столицы.

– Да! Одну точно! Она была похожа на Марго. Я еще не мог припомнить, на кого Марго похожа. Редакторша плакала, от нее муж ушел, и я ее утешал и говорил, что я написал классный роман, и когда она начнет его читать, она забудет все свои проблемы. Так и получилось. Она потом меня благодарила и отдала роман в печать. Дальше не знаю. Я забрал гонорар и уехал.

Меня прервал звонок на телефон Софьи, она включила громкую связь, впуская меня в квартиру. Звонил Тихон Владленович:

– Софья Александровна, я должен вас обрадовать, – вещал генерал, – означенного числа в морги не поступало ни одного Романа из вашего поселка, и вообще по всей Москве ни одного. Более того, ни в одну больницу Роман означенного возраста не был доставлен. Напутала что-то ваша Баба Маня. Скорая была, ездила на вызов, но ко второму вашему соседу, у него был резкий приступ аппендицита, и его действительно в тот день оперировали. То есть резали ножиком, как уверяла Баба Маня, только не на улице и совсем не Романа. На мой взгляд, все, чем мог бы помочь, я сделал.

– Спасибо, Тихон Владленович, с меня картина в знак глубочайшей признательности за помощь!

– Не откажусь, Сонечка, не откажусь… от такого художника!До встречи… и жена очень ждет вас с женихом в гости!

– Договорились! Как только, так мы сразу. Всего доброго, Тихон Владленович!

Генерал отключился.

– Ты слышал. Выше уже некуда обращаться! Баба Маня…

Софья развела руками и пошла заваривать чай, а я остался наедине со своими мыслями. Хоть в этом доме можно было побыть одному и подумать… Квартира была оборудована новейшей техникой, и в ней была видна рука отличного профессионального дизайнера.

– Сонь! А что ты знаешь про Романа? Где его можно искать?

– Ничего не могу сказать… Я с ним последние два года не общалась.

– Как так? Он же говорил, что ты вокруг него кругами ходишь, влюбленная дурочка...

– Ну, мало ли что он говорил… Нет, мы с ним давно не виделись. Да, я когда-то была влюблена в него, но времена меняются, вылечилась…

– Как?

– Работой. Картинами…

– А с кем жила все это время? Молодой человек – в своей квартире, ты – в своей? Здесь не видно чужих тапочек…

– Типа того… Давай не будем обсуждать мое прошлое. Твое прошлое теперь важнее… Знаешь, мне почему-то тоже хочется, чтобы ты вернулся к волшебным сказкам для детей. Эти твои романы и кочевой образ жизни довели тебя до ручки!

– Это не они меня довели, все было хорошо до встречи с Романом и … – не смог я произнести… Не хотелось портить все историями о призраке… Софья оказалась не той Софьей-дурочкой, которую знал несколько лет назад Роман и образ которой он и я сам себе нарисовали в своей голове, поэтому не хотелось этой прагматичной современной женщине рассказывать байки про призраков-писателей.

Что было делать?

– А давай съездим в поселок, – предложила практичная часть моей волшебной Софьи. – Узнаем, может, кто-то видел Романа после того, как вы расстались. Не как Баб Маня, не пойми что себе придумала, а реальные свидетели?

Через час мы стояли напротив дома Софьи и стучались в калитку ее соседа, того самого Белого, которого недолюбливала Лена-Марго.

– Слав! – позвала Софья, открывая защелку калитки и заходя без церемоний на участок поэта.

Белый выглянул в окно и, увидев, что соседка не одна, обиженно и немного жеманно произнес:

– Сонь, ну не при посторонних же!

– Это он про свое имя так заботится, – чуть понизив голос, объяснила мне Софья.

– Не переживай, это свои, это мой жених – Сергей, мы к тебе по делу.

Поэт, не выходя из дома, через окно протянул мне руку и представился все равно псевдонимом:

– Саша, Александр Белый – поэт.

– А в вашей среде это нормально брать себе такие известные псевдонимы?

– А что, разве это торговая марка? Ивановых знаете сколько! И сколько тезок у них? Вот вы… Вы писатель?

– Ну допустим…

– Нет, так не годится! Писатель или нет?

– Ну писатель!

– Вот! – значительно протянул Слава. – А хотелось ли вам когда-нибудь назваться Антоном Чехонте?

– Нет, никогда! – не понимая, в чем прикол, возможно, слишком резко ответил я.

– А зря, братец! Чехов не застолбил