Причина, по которой комдива Градова в этот раз вызвали вМоскву, была, с его точки зрения, несколько надуманной. Новый наркомвоенморКлимент Ефремович Ворошилов делал большой доклад о современной военнойстратегии, что ж, прекрасно, в добрый час, но зачем же отрывать такоеколичество командиров на местах от неотложных практических дел, в частности ототработки взаимодействия кавалерии и танкеток в условиях наступательных действийна лесостепной равнине? Да и в личном смысле эта поездка была в высшей степенине ко времени – Вероника на последнем месяце беременности. Никита надеялся, чтоона на этот раз останется в Минске под присмотром привычных и вполне опытныхврачей окружного госпиталя, которые к тому же знали все ее «бзики», но она ислышать ничего не хотела: «Упустить поездку в родную Москву, в бурлящуюстолицу, вырваться хоть на неделю из этого затхлого Минска; даже не думай обэтом!»

Провинциальное прозябание, бессмысленная трата «лучших лет»были едва ли не главными темами их домашних разговоров. В лучшие дни он шутил сженой, называя ее «четвертой чеховской сестрой» с этим их вечным журавлинымкличем: «В Москву, в Москву!»; в худшие, когда она впадала в кромешный мрак, Никитаиной раз попросту выскакивал из дома и отправлялся без всякого дела в штаб, гдечасто сидел в темном кабинете и отгонял свои собственные, кронштадтские мраки.

И вот теперь он сидит в большом конференц-зале наркомата,смотрит на лоснящуюся физиономию докладчика, а думает только о жене, о том,что, не дай Бог, это начнется у нее в каких-нибудь Петровских линиях или вЛубянском пассаже, куда она, конечно же, отправилась инспектировать модныелавки.

Ворошилов, похоже, просто наслаждался своей рольюглавнокомандующего, военного философа и стратега. Плотненький, цветущий, смаленькими аккуратными усиками, он даже в своей идеальной, явно сшитой на заказформе выглядел преуспевающим купчиком с Кузнецкого моста. При внимательном наблюдениив его лице со смышлеными глазками можно было уловить промельки исключительнойглупости. Время от времени, как бы напоминая о себе, кто он такой, КлиментЕфремович на мгновение застывал, фиксировал монументальность.

После лекции в коридоре Никиту окликнули трое бравыхкомандиров. Одного из них он сразу узнал – Охотников! Они обнялись. Охотниковбросил взгляд на его петлицы:

– Ого, ты уже комдив, Никита!

– Вот уж не ожидал тебя увидеть, Яков, – сказалНикита. – Давно из Закавказья?

– Да я сейчас на курсах, в академии. Набираюсьпремудрости, – смеялся Охотников. – Знакомься с моими однокашниками.Аркадий Геллер, Володя Петенко.

По манере рукопожатия Никита с удовольствием опозналкадровых крепких бойцов.

– Очень рад. Позвольте, Аркадий, а вам не кажется, что мыуже встречались?

– Конечно, – сказал Геллер. – На Польском фронте,в октябре двадцатого. Бронепоезд «Гроза Октября».

– Совершенно верно! – воскликнул Никита.

Из конференц-зала в этот момент вышел в сопровождении высшихчинов Ворошилов. Под мышкой у него была папка с только что прочитаннымдокладом. Круглая физиономия поворачивалась, очевидно ожидая восторженныхвзглядов со стороны курящих в коридоре командиров. Охотников довольно небрежномахнул головой в сторону наркома:

– Ну, как тебе доклад нового командующего?

Никита дипломатически пожал плечами.

– Ну, не новый ли Карл Клаузевиц? – насмешливо процедилГеллер.

– Бо-о-льшой теоретик! – хохотнул Петенко.

Никита засмеялся:

– Я вижу, друзья, Москва и на вас действует своей крамолой.

Охотников взял его под руку, заглянул в лицо:

– А что же? Оппозиция, конечно, слишком горлопанит, но вомногом она права. Армия лучше других знает хватку бюрократов.

Вспоминая потом этот короткий разговор, Никита пришел квыводу, что он открыл ему сразу несколько важных тем, которые бередили столицу.«Бюрократами» здесь называли сталинистов, то есть большинство существующегоПолитбюро. Слушатели Военной академии имени М.В.Фрунзе близки к высшим военнымкругам. Высказывания Охотникова, Геллера и Петенко явно показывают, что в этихкругах зреет раздражение против навязывания РККА «бюрократического» стиляруководства. Если эти круги еще не стали союзниками оппозиции, то, во всякомслучае, они симпатизируют ей, хотя бы уж потому, что она выступает против тех,кто после двух блестящих личностей, Троцкого и Фрунзе, продвинул на высшийвоенный пост страны бездарного Ворошилова. Ну, а симпатии армии – это всегдадостаточно серьезно.

По сути дела, разговор прервался в самом интересном месте,сожалел потом Никита. Он увидел проходящего мимо по коридору комполкаВуйновича. Он даже столкнулся с ним взглядом, но тот немедленно отвернулся, непроявляя ни малейшего желания останавливаться.

– Вадим! – крикнул Никита.

Вуйнович, не оборачиваясь, прошел по коридору и свернул заугол.

– Вадим, черт тебя дери!

Оставив «академиков», Никита побежал по коридору, тожеповернул за угол и остановился. Теперь они были одни в пустом крыле здания. Попаркету четко стучали удаляющиеся шаги Вуйновича.

«Как это глупо, – думал Никита, – порвать с лучшимдругом из-за какой-то двусмысленной ситуации, в которую попал отец друга. Дажеесли бы он был замешан в то темное дело, то я тут при чем? А он к тому же и незамешан вовсе, а просто, просто... Эх, как это глупо!»

– Вадим, это глупо! Давай поговорим!

Не оборачиваясь, Вуйнович открыл дверь на лестницу и исчез.

* * *

Секретарши, делопроизводители и охрана Московскогогородского комитета ВКП(б) без излишнего восторга, мягко говоря, взирали навторжение рабочих партийных масс в кожанках и коротайках, кепках и красных косынках.В учреждении давно уже все было доведено до вполне приличного уровня – паркетынатерты, ковровые дорожки расстелены и на мраморных лестницах закрепленымедными прутьями, буфетчицы в белых наколках разносили по кабинетам чай исвежайшие бутерброды, разговоры велись приглушенно, пепельницы немедленноочищались, бюсты великого Ленина протирались самым тщательным образом, можетбыть, даже лучше, чем предшествовавшие им мраморные нимфы Коммерческогообщества, и вдруг явился пролетариат, как еще иначе скажешь, громко окликаютдруг друга, топают, сморкаются, с подошв сметают ошметки грязи,распространяется запах недомытости и махры; как будто военный коммунизмвернулся.