Хотя назначения Штюрмера, особенно министром иностранных дел, были восприняты в Вене[1929] и Берлине как сигнал и привлекли внимание пророссийских в прошлом кругов армии и флота к определенной расположенности царя[1930], рейхсканцелярия и Министерство иностранных дел не извлекли никакой пользы из новой ситуации — еще одно непростительное упущение германской внешней политики времен войны. Вместо того чтобы надлежащим образом продолжить и углубить начатый в Стокгольме политический диалог, они полагались на разведслужбу, рассчитывая, что она подпортит (по возможности ослабит и сократит) Брусиловский прорыв посредством соответствующего воздействия на российскую царственную чету через Распутина и Вырубову.

После всех хлопот по рекрутированию и усилению прогерманской «партии мира» в российской столице, предпринятых германским МИД и отделом IIIb с момента первых инициатив начальника Генштаба по поводу мирного зондажа, с ноября 1915 г. условия для этого были созданы. Царица заставляла мужа подробнейшим образом осведомлять ее о военных планах Ставки и передавала полученные сведения «другу» Распутину в уверенности, что его молитвы окажут благое действие на Верховного главнокомандующего и русские войска, а его советы будут полезны ей самой[1931]. 7 ноября 1915 г. Александра Федоровна расспрашивала находящегося в Одессе царя о его «планах относительно Р[умынии]», поясняя: «Наш Друг очень хочет это знать»[1932]. Затем любознательность «друга» простерлась на все участки фронта, и 22 декабря царица передала супругу его просьбу, «чтоб мы ему тотчас же говорили, как только случается что-нибудь особенное»[1933]. С начала января 1916 г. «друг», привыкший регулярно получать важную военную информацию, решил, что имеет право не только просить, но и требовать, и сделал царице выговор за то, «что наступление начали, не спросясь Его: Он бы посоветовал подождать. Он все время… думает о том, когда придет удобный момент для наступления, чтобы не терять людей без пользы»[1934]. Царь обычно уступал настояниям царицы. Лишь в немногих известных случаях, например 31 августа 1915 г.[1935] и 5 июня 1916 г.[1936], он прямо просил ее «никому» не говорить того, что он ей пишет, «даже нашему Другу». Выполняла ли царица эти просьбы — большой вопрос[1937]. Ибо постоянное своевременное знание о развитии военных событий позволяло Распутину информировать своих связных с немцами о текущих или планируемых операциях[1938] и вовремя ставить военному руководству палки в колеса[1939].