Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шаллан его уже едва слушала. К несчастью, оказалось, что Кабзал почти так же невежествен, как она. И даже хуже. Девушка пробовала делать в точности то, о чем он говорил, и не сработало. Возможно, ревнители, которых он знал, лгали, чтобы защитить секрет.
— Как бы то ни было, — продолжил Кабзал, — и раз уж мы затронули эту тему... Ты спросила, не хочу ли я украсть духозаклинатель, — будь спокойна, я не втяну тебя в подобную историю. Даже думать об этом глупо, и мне в резкой форме запретили подобное устраивать. Мне приказали еще заботиться о твоей душе и о том, чтобы учеба у Ясны тебя не испортила, а также, возможно, о том, чтобы отвоевать и душу самой принцессы.
— Хм, вот это последнее будет непросто.
— Да что ты говоришь, — сухо заметил он.
Она улыбнулась, хотя на самом деле не могла разобраться в своих чувствах.
— Я испортила тот самый момент, да? Между нами?
— Ты правильно сделала, — ответил он, стряхивая крошки с ладоней. — Меня иногда заносит. Временами я спрашиваю себя, не слишком ли плохой ревнитель из меня получается, в точности как ты подвергаешь сомнению свою способность поступать сообразно приличиям. Я не хочу быть дерзким. Но стоит тебе заговорить, как у меня голова идет кругом и я начинаю выкладывать все, что приходит на ум.
— И потому...
— И потому на сегодня хватит, — сказал Кабзал, вставая. — Мне надо поразмыслить.
Шаллан тоже поднялась, протянув ему свободную руку; в узком воринском платье встать не так-то просто. Они были в той части садов, где сланцекорник вырос не очень высоким, и Шаллан увидела проходившего мимо короля. Тот о чем-то беседовал с ревнителем средних лет, с длинным узким лицом.
Король часто прогуливался в садах около полудня. Она ему помахала, но добрый монарх ее не заметил. Он явно увлекся беседой. Кабзал повернулся, увидел короля и тотчас же спрятался за стеной из сланцекорника.
— Что такое? — удивилась Шаллан.
— Король помнит всех своих ревнителей наперечет. Они с братом Иксилом убеждены, что я сегодня на дежурстве в каталоге.
Она невольно улыбнулась:
— Ты увильнул от порученной работы, чтобы отправиться на пикник со мной?
— Ага.
— Я-то думала, тебя обязали проводить время со мной. — Девушка скрестила руки на груди. — Во имя спасения моей души.
— Обязали. Но некоторые ревнители беспокоятся, не слишком ли я усердствую.
— Они правы.
— Я приду завтра. — Кабзал выглянул из-за сланцекорниковой стены. — Если меня не засунут на весь день в каталоги в качестве наказания. — Он улыбнулся ей. — Когда решу покинуть ревнительство, это будет мой выбор, и они ничего не смогут запретить, хотя попытаются отговорить.
Кабзал умчался прочь быстрее, чем Шаллан успела собраться с духом и объяснить, что он слишком увлекся фантазиями.
Девушка так ничего и не сказала. Возможно, потому, что сама все меньше и меньше понимала, чего хочет. Разве ей не следовало сосредоточиться на помощи своей семье?
К этому моменту Ясна уже должна была понять, что ее духозаклинатель не работает, но сочла лишним об этом сообщать. Шаллан следует уехать. Она может пойти к принцессе и использовать ужасный случай в переулке в качестве повода прекратить учебу.
И все-таки она никак не могла решиться. Отчасти из-за Кабзала, но не он главная причина. Правда в том, что, несмотря на свои периодические жалобы, она по-настоящему любила науку. Даже после философского урока Ясны, даже после множества дней, проведенных за чтением вороха книг. Даже с учетом смятения и напряжения, Шаллан частенько ощущала удовлетворение, которого раньше не испытывала никогда. Да, наставница совершила ошибку, убив тех мужчин, но Шаллан хотела хорошо изучить философию, чтобы правильно объяснить почему. Да, копание в исторических хрониках — занятие нудное, но девушка ценила навыки и терпение, которые обретала; они, вне всяких сомнений, пригодятся в будущем, когда она погрузится в собственные изыскания.
Учиться днем, за обедом смеяться над шутками Кабзала, вечерами болтать и спорить с Ясной — вот чего она хотела. И все три занятия построены на лжи.
Обеспокоенная, она взяла корзину с хлебом и вареньем и отправилась в Конклав, в покои Ясны. В корзиночке у входа ее дожидалось письмо. Нахмурившись, Шаллан сломала печать.
«Девочка моя, — гласило письмо. — Мы получили твое сообщение. „Услада ветра“ скоро опять будет в харбрантском порту. Разумеется, мы возьмем тебя на борт и отвезем домой. Твое общество будет мне в радость. Мы же, как ни крути, люди Даваров и в долгу у вашей семьи.
Нам еще надо быстренько сгонять к большой земле, но потом поспешим в Харбрант. Через неделю прибудем и заберем тебя, жди.
Капитан Тозбек».
Чуть ниже рукой жены Тозбека было приписано еще аккуратней: «Мы с радостью перевезем вас бесплатно, светлость, если во время путешествия вы окажете нам помощь с учетными книгами — они отчаянно нуждаются в переписке».
Шаллан долго смотрела на записку. Она лишь хотела узнать, где он и когда вернется, но капитан явно принял письмо за просьбу вернуться и забрать ее из Харбранта.
Это был подходящий срок. Она уедет через три недели после кражи духозаклинателя, как и обещала Нану Балату. Если Ясна к тому моменту никак не отреагирует на подмену фабриаля, Шаллан останется лишь сделать вывод, что она вне подозрений.
Неделя. Она во что бы то ни стало взойдет на борт корабля. От этого решения что-то надломилось внутри, но так было нужно. Девушка опустила руку, сжимавшую письмо, покинула гостевой холл и направилась по извилистым коридорам в Вуаль.
Вскоре она стояла перед альковом Ясны. Принцесса сидела за столом, ее перо царапало по странице блокнота. Ясна подняла глаза:
— Кажется, я велела посвятить сегодняшний день тому, что тебе хочется делать.
— Верно, — ответила Шаллан. — И я поняла, что мне хочется учиться.
На губах Ясны появилась лукавая, понимающая улыбка. Почти довольная улыбка. Если бы она только знала...
— Что ж, за такое я тебя отчитывать не буду. — Принцесса вернулась к изысканиям.
Шаллан села, предложила Ясне хлеб и варенье, но та лишь покачала головой, не переставая писать. Девушка отрезала себе еще ломоть и намазала вареньем. Потом открыла книгу и удовлетворенно вздохнула.
Через неделю ее здесь не будет. Но пока что можно еще немного попритворяться.
«Жили они в глуши, постоянно ожидая Опустошения — или, время от времени, глупого ребенка, который не страшился ночной тьмы».