«Вскоре нужно будет намекнуть ему, как все обстоит на самом деле, — подумала она. — Он и сам понимает, что это ни к чему не приведет. Ведь понимает же?»

Кабзал подался вперед:

— Шаллан, ты и впрямь такая, какой кажешься, верно?

— Способная? Умная? Очаровательная?

Он улыбнулся:

— Искренняя.

— Я бы так не сказала.

— Да-да. Я вижу это в тебе.

— Я не искренняя, а наивная. Я все детство провела в родовом поместье.

— Ты не кажешься затворницей. Ты не страшишься разговоров.

— Мне пришлось такой стать. Большую часть детских лет я беседовала сама с собой, а мне противны скучные собеседники.

Кабзал улыбнулся, но в его глазах сверкнула тревога.

— Какая жалость, что такой, как ты, не досталось всеобщего внимания. Это все равно что повесить красивую картину изображением к стене.

Она оперлась на защищенную руку, доедая хлеб.

— Не сказала бы, что мне не хватало внимания — по крайней мере, не в количественном смысле. Отец уделял мне очень много внимания.

— Я слышал о нем. У него репутация сурового человека.

— Он... — Девушка напомнила себе, что следует притворяться, будто отец жив. — Моему отцу знакомы и пыл, и доблесть. Только вот они навещают его по отдельности.

— Шаллан! Это самая остроумная вещь, которую я от тебя ­слышал.

— И вероятно, самая правдивая. К несчастью.

Кабзал заглянул в ее глаза, словно в поисках чего-то. Что он увидел?

— Кажется, ты не очень-то переживаешь за отца.

— Еще одно правдивое утверждение. Ягоды подействовали на нас обоих, как я погляжу.

— Мне что-то подсказывает, что у него есть склонность причинять боль, так?

— Да, но только не мне. Я слишком ценная. Я его идеальная, совершенная дочь. Видишь ли, мой отец — именно тот человек, который может повесить картину изображением к стене. Ведь так ее не испортят недостойные взгляды, к ней не прикоснутся недостойные пальцы.

— Какая жалость. Как по мне, к тебе стоит прикасаться.

Она сердито посмотрела на него:

— Я же сказала, не дразнись больше.

— Я и не дразнюсь, — проговорил ревнитель, устремив на нее пылкий взгляд темно-голубых глаз. — Шаллан Давар, я заинтригован тобой.

Ее сердце учащенно забилось, и нахлынула паника.

— Я не должна никого заинтриговывать.

— Почему?

— Заинтриговывают логические головоломки. Математические расчеты тоже могут заинтриговывать. Политические маневры заинтриговывают. Но женщины... женщины должны быть по меньшей мере непостижимыми.

— А если мне кажется, что я начинаю тебя понимать?

— Тогда у тебя большое преимущество по сравнению со мной, — ответила она. — Ведь я сама себя не понимаю.

Он улыбнулся.

— Кабзал, мы не должны так разговаривать. Ты ревнитель.

— Из ревнительства можно и выйти.

Шаллан вздрогнула, точно от удара. Кабзал глядел прямо на нее, не мигая. Красивый, обходительный, умный. «Это все может сделаться опасным очень быстро», — подумала она.

— Ясна думает, что ты сблизился со мной, чтобы завладеть ее духозаклинателем, — выпалила Шаллан. Потом она поморщилась: «Дура! Вот что ты отвечаешь мужчине, который намекает, что ради тебя готов бросить служение Всемогущему?»

— Светлость Ясна весьма умна. — Кабзал отрезал себе еще ломоть хлеба.

Шаллан моргнула:

— Э-э-э... так она права?

— Да и нет. Ордена бы очень, очень хотели заполучить этот фабриаль. Я собирался в конечном счете попросить твоей помощи.

— Но?..

— Но те, кто руководит мною, решили, что это ужасная идея. — Он поморщился. — Они думают, что король Алеткара достаточно легок на подъем, чтобы из-за этого объявить Харбранту войну. Духозаклинатели — не осколочные клинки, но могут быть столь же важными. — Он покачал головой и съел еще кусочек хлеба. — Элокара Холина стоило бы пристыдить за то, что он позволяет сестре использовать этот фабриаль, да еще и столь тривиально. Но если бы мы его украли... Несомненно, ответные действия затронули бы весь воринский Рошар.

— В самом деле? — спросила Шаллан, которой вдруг стало ­плохо.

Он кивнул:

— Большинство людей об этом даже не задумываются. Я тоже не думал. Короли правят и воюют при помощи осколков, но их армии существуют благодаря духозаклинателям. Ты хоть понимаешь, что духозаклинатели заменяют целые линии снабжения и всех людей, которые должны были бы для них трудиться? Без них войны окажутся попросту невозможными! Понадобятся сотни фургонов, заполненных едой, каждый месяц!

— Да... это была бы проблема. — Она глубоко вздохнула. — Духозаклинатели меня зачаровывают. Я не перестаю думать о том, что чувствует тот, кто использует такой фабриаль.

— Как и я.

— Ты никогда им не пользовался?

Он покачал головой:

— В Харбранте их нет.

«Ну да, — подумала она. — Разумеется. Потому королю и пришлось обратиться за помощью к Ясне, когда его внучка попала в ­беду».

— А ты когда-нибудь беседовал с человеком, который его исполь­зовал? — спросила она и поморщилась от собственной прямоты. Неужели он ничего не заподозрит?

Кабзал просто кивнул с рассеянным видом:

— Шаллан, в этом есть какой-то секрет.

Ее сердце ушло в пятки.

— Правда?

Он посмотрел на нее и заговорщически проговорил:

— На самом деле все не так уж сложно.

— Э-э-э... что?

— Это правда. Я слышал такое от нескольких ревнителей. Духозаклинатели окружены тенями и ритуалами. Их хранят в тайне, не используют прилюдно. Но на самом деле нет в них ничего этакого. Просто надеваешь, прижимаешь руку к чему-нибудь и пальцем другой руки надавливаешь на один из самосветов. Только и всего.

— Ясна все делает не так, — сказала она, возможно слишком настойчиво.

— Да, это меня смутило, но, предположительно, если использовать такой фабриаль достаточно долго, постепенно можно научиться управлять им лучше. — Он покачал головой. — Мне не нравится, что они так обросли загадками. Чересчур попахивает мистицизмом старой Иерократии. Не стоит повторять прежние ошибки. Что изменится, если люди узнают, насколько просты духозаклинатели в использовании? Заповеди и дары Всемогущего часто не отличаются сложностью.