Каладин больше не мог выносить этот разговор и побрел прочь, во тьму, подальше от горящих факелов. Никто за ним не последовал. Он оказался в месте, полном мрачных теней и озаренном лишь светом узкой небесной ленты, что виднелась где-то в вышине.

Здесь никто его не видел. В темноте он напоролся на валун и резко остановился. Камень был скользким от мха и лишайника. Каладин ненадолго замер, прижав к камню ладони, а потом со стоном повернулся и оперся о него спиной. Перед ним опустилась Сил, по-прежнему видимая, невзирая на тьму. Она села в воздухе и расправила платье на коленях.

— Сил, я не могу их спасти, — страдальчески прошептал Ка­ладин.

— Ты уверен?

— Я пытался много раз, и всех подвел.

— Значит, и в этот раз тоже подведешь?

— Да.

Она помолчала, потом проговорила:

— Ну хорошо, давай предположим, что ты прав.

— Так зачем же сражаться? Я сказал себе, что попытаюсь опять. Но все рухнуло прежде, чем я успел начать. Их не спасти.

— А борьба сама по себе ничего не значит?

— Нет, если ты не можешь избежать смерти.

Он потупился.

В его голове эхом отдавались слова Сигзила: «Жизнь прежде смерти. Сила прежде слабости. Путь прежде цели». Каладин поднял голову и посмотрел на узкую полоску неба. Точно далекая река из чистой, синей воды.

Жизнь прежде смерти.

Что же значил этот девиз? Что люди должны стремиться жить, прежде чем стремиться умирать? Но ведь это само собой разуме­ется. Или дело в чем-то другом? В том, что жизнь происходит раньше смерти? И опять очевидный факт. Однако простые слова как будто предназначались ему одному. Смерть придет, шептали они. Смерть придет ко всем. Но перед смертью придет жизнь. Дорожи ею.

Смерть — это цель. А путь — жизнь. Вот что имеет значение.

Прохладный ветерок пронесся по каменному коридору и принес с собой чистые, свежие ароматы, сдув прочь вонь гниющих трупов.

Всем было наплевать на мостовиков. Наплевать на тех, кто был на самом дне, у кого были самые темные глаза. И все-таки ветер как будто шептал ему снова и снова: «Жизнь прежде смерти. Жизнь прежде смерти. Живи, прежде чем умрешь».

Его нога ударилась о что-то. Он наклонился и подобрал это. Маленький камешек. Каладин едва мог его разглядеть во тьме. Он понял, что с ним случилось, понял эту меланхолию, это отчаяние. Эти чувства его частенько навещали в юности — как правило, во время недели Плача, когда небо окутывали тучи. В те дни Тьен всячески его подбадривал, помогал справиться с тоской. У брата это всегда по­лучалось.

Потеряв Тьена, он с трудом справлялся с этими периодами печали. Каладин превратился в ничтожество, которое ни о чем не заботилось, чтобы не отчаиваться. По сравнению с болью бесчувственность казалась гораздо лучше.

«Я их подведу, — подумал Каладин, зажмурившись. — Зачем пытаться?»

Ну разве он не дурак, что продолжает упорствовать? Если бы ему хоть раз удалось победить. Этого бы хватило. Поверив, что он может помочь хоть кому-то, поверив, что некоторые пути ведут не во тьму, а куда-то еще, можно было бы надеяться.

«Ты обещал себе, что попытаешься вновь. Они еще не умерли. Они живы. Пока что».

Была одна вещь, которую Каладин пока не попробовал. Он слишком боялся. Каждый раз, осмелившись устроить подобное, терял все.

Ничтожество как будто стояло рядом с ним. И обещало осво­бождение. Апатию. Неужели Каладин в самом деле хотел снова стать таким? Это было не убежище, а тупик. Став ничтожеством, он ни от чего не защитил себя. Лишь погружался все глубже и глубже, пока не дошел до мыслей о самоубийстве.

«Жизнь прежде смерти».

Каладин выпрямился, открыл глаза, выбросил камешек. Медленно пошел обратно к свету факелов. Мостовики отвлеклись от работы, глядя на него. Столько вопрошающих взглядов... Кто-то смотрел с сомнением, кто-то был мрачен, кто-то пытался подбодрить. Камень, Данни, Хоббер, Лейтен. Они в него поверили. Он пережил ­Великую бурю. Одно чудо уже есть.

— Мы можем кое-что попробовать, — произнес Каладин. — Но скорее всего, нас всех перебьет наше же войско.

— Нам все равно не избежать смерти, — заметил Карта. — Ты сам так сказал.

Несколько мостовиков закивали.

Каладин глубоко вздохнул:

— Мы попытаемся сбежать.

— Но военный лагерь охраняется! — воскликнул Безухий Джакс. — Мостовикам не разрешают выходить наружу без сопро­вождения. Они знают, что мы сбежим.

— Мы умрем, — мрачно пробурчал Моаш. — От нас до людей — мили и мили... За пределами лагеря ничего нет, кроме большепанцирников, и никаких убежищ от Великой бури.

— Знаю. Но или так, или стрелы паршенди.

Мостовики замолчали.

— Они будут посылать нас сюда каждый день, грабить трупы, — продолжил Каладин. — Посылать без надзирателей, потому что сами боятся ущельных демонов. Мостовикам обычно поручают работу, только чтобы их чем-то занять и отвлечь от мыслей о злом роке, так что нам надо приносить наверх лишь малую толику трофеев.

— Думаешь, нам надо выбрать одну из этих расщелин и сбежать по ней? — спросил Шрам. — Уже были попытки сделать карту. Ни­кто не добрался до другой стороны Равнин — всех убили ущельные демоны или волны во время Великих бурь.

Каладин покачал головой:

— Мы поступим иначе.

Он ногой подбросил то, что лежало на земле, — упавшее копье. Оно полетело к Моашу, и тот, изумленный, поймал оружие.

— Я могу обучить вас пользоваться этими штуками, — негромко проговорил Каладин.

Мостовики умолкли, глядя на копье.

— Какой от них прок? — спросил Камень, взяв копье у Моаша и осмотрев. — Мы не мочь сражаться с армией.

— Нет, но, если я вас обучу, мы сможем ночью напасть на сторожевой пост. У нас появится шанс сбежать. — Каладин окинул их взглядом, каждому посмотрел в глаза. — Как только мы окажемся на свободе, за нами пошлют солдат. Садеас не потерпит, чтобы каким-то мостовикам сошло с рук убийство его воинов. Можно лишь надеяться, что он недооценит нас и сначала пошлет малочисленный отряд. Если мы их убьем, то, возможно, сумеем забраться достаточно­ далеко, чтобы сбежать. Это будет опасно. Садеас пойдет на все, чтобы вновь взять нас в плен, и, скорее всего, отправит целую роту вдогонку. Клянусь бурей, нам вряд ли удастся выбраться из лагеря! Но это уже что-то.

Он замолчал, ожидая, а мостовики обменивались неуверенными взглядами.

— Я с тобой. — Тефт выпрямился во весь рост.

— И я. — Моаш шагнул вперед. Он выглядел воодушевленным.

— Я тоже, — подал голос Сигзил. — Лучше плюнуть в их алетийские рожи и умереть на их мечах, чем остаться рабом.