Каладину на ум пришло множество возражений, но улыбка Тьена прогнала их все. В разгар унылейшего времени года юноша на миг почувствовал себя так, словно увидел проблески рассвета. Он мог поклясться, что все вокруг сделалось ярче, ливень слегка притих, а небо просветлело.

Их мать подошла к задней части дома и посмотрела на Каладина и Тьена — и словно удивилась, что сыновья сидят на крыше под дож­дем. У самого ската крыши к камню прицепилась кучка скрепунов; колонии маленьких двустворчатых моллюсков процветали во время Плача. Они появлялись из ниоткуда, в точности как их дальние родственники — улитки, ползавшие тут и там.

— О чем это вы беседуете? — Она присела рядом, в своем дож­девике из коричневой кожи.

Хесина редко вела себя как другие матери. Иной раз это беспокоило Каладина. Разве она не должна отправить их в дом или еще куда-то, ворча, что они простудятся? Нет, мама просто присоединилась к ним.

— Каладин переживает, что отец тратит сферы, — ответил Тьен.

— О, я бы не волновалась из-за этого. Мы отправим тебя в Харбрант. Через два месяца ты будешь достаточно взрослым для этого.

— Вы оба должны поехать со мной, — сказал Кэл. — И отец тоже.­

— Покинуть город? — изумился Тьен, словно никогда не думал о таким. — Но мне тут нравится.

Хесина улыбнулась.

— Что? — спросил Каладин.

— Большинство юношей твоего возраста готовы на все, чтобы избавиться от родителей.

— Я не могу уехать и оставить вас тут. Мы семья. — Помолчав, Каладин посмотрел на Тьена и прибавил: — Он пытается уни­чтожить нас. — После бесед с братом ему всегда становилось лучше, но это не значило, что он забывал о своих тревогах. — Никто не платит за лечение, и я знаю, что за твой труд тоже перестали платить. И сколько проку от тех сфер, которые отцу приходится тратить? Мы платим за овощи в десять раз больше положенного и за плесневелое зерно — в два раза?

Хесина улыбнулась:

— Ты наблюдательный.

— Отец приучил меня замечать детали. Я на все смотрю как ­лекарь.

— Хорошо. — Она сверкнула глазами. — А подметил ли твой лекарский взгляд, когда мы потратили первую сферу?

— Конечно. Это было на следующий день после несчастного случая на охоте. Отцу пришлось купить ткань, чтобы заготовить новый перевязочный материал.

— А он был нам нужен?

— Вообще-то, нет. Но ты же знаешь отца. Он не любит, когда наши запасы хоть самую малость истощаются.

— И он потратил одну из неприкосновенных сфер, — напомнила Хесина. — Тех самых сфер, из-за которых они с градоначальником­ бодались столько месяцев.

«Не говоря о том, сколько усилий он приложил, чтобы их украсть, — подумал Каладин. — Но ты и так все знаешь». Он глянул на Тьена, который опять смотрел в небо. Насколько было известно Кэлу, его брат так и не узнал правду.

— Итак, твой отец сопротивлялся все это время, — продолжила Хесина, — лишь ради того, чтобы наконец-то сдаться и потратить сферу на какие-то бинты, которые нам еще много месяцев не понадобятся.

Она была права. Почему же отец вдруг решился и...

— Отец позволяет Рошону думать, будто победа у того в кармане! — Каладин устремил изумленный взгляд на мать.

Хесина лукаво улыбнулась:

— Рошон бы в итоге сообразил, как отомстить. И нам пришлось бы тяжко. Твой отец — гражданин довольно высокого ранга, и против него нельзя устраивать дознание. Он и впрямь спас Рошону жизнь, и многие могли бы засвидетельствовать серьезность ранений Риллира. Но Рошон бы что-то придумал. Если бы не решил, что сломал нас.

Каладин повернулся к особняку. Хотя тот прятался за пеленой дождя, можно было разглядеть очертания армейских шатров, разбитых на поле внизу. Каково это — жить по-солдатски, часто оказываясь без защиты от бурь и дождей, ветров и ураганов? Когда-то Каладин был этим очарован, но теперь жизнь копейщика его не манила. Его голова была заполнена схемами мышц и списками симп­томов многочисленных болезней.

— Мы будем и дальше тратить сферы, — продолжила Хесина. — Одну каждые несколько недель. Отчасти для покупки необходимого, хотя мои родственники предложили помощь. В большей степени ради того, чтобы Рошон считал, будто мы поддаемся. А потом ты уедешь. Неожиданно для всех. Ты исчезнешь, и сферы окажутся в безопасности в руках ревнителей, которые будут выдавать тебе содержание на протяжении нескольких лет учебы.

Каладин моргнул, понимая, что происходит. Они не проиграли. Они побеждали!

— Братишка, только подумай, — подхватил Тьен, — ты будешь жить в одном из величайших городов мира! Это же здорово! Ты станешь ученым, как отец. У тебя будут помощники, чтобы читать любые книги, какие захочется.

Каладин отбросил со лба мокрые волосы. Из уст Тьена его судьба звучала куда увлекательней, чем казалось. Конечно, брат мог и лу­жу, полную крема, описать увлекательно.

— Это правда, — подтвердила мать, продолжая глядеть вверх. — Ты выучишься математике, истории, политике, тактике, прочим ­наукам...

— Разве этим не женщины занимаются? — Каладин нахмурился.­

— Светлоглазые женщины все это изучают, да. Но существуют и мужчины-ученые. Хотя их не так уж много.

— И все ради того, чтобы стать лекарем.

— Тебе не обязательно становиться лекарем. Сынок, твоя жизнь принадлежит тебе. Если ты пойдешь по пути лекаря, мы будем горды. Но не считай, что должен прожить за отца его жизнь. — Она перевела взгляд на Каладина и моргнула, стряхивая дождевую воду с ресниц.

— Чем же еще я могу заняться? — спросил Каладин, окончательно сбитый с толку.

— Есть множество профессий, доступных умным и образованным людям. Если ты и впрямь захочешь изучить все искусства, можешь сделаться ревнителем. Или бурестражем.

Бурестраж. Он машинально потянулся к молитве, пришитой к левому рукаву на случай, если понадобится возжечь ее и попросить о помощи.

— Они же пытаются заглядывать в будущее.

— Это не одно и то же. Сам увидишь. Есть так много интересных вещей, так много мест, куда можно отправиться мысленно. Мир меняется. В последних письмах моих родственников упоминаются удивительные устройства — перья, с помощью которых переписыва­ются и передают сообщения на большие расстояния. Возможно, в скором времени мужчин начнут учить чтению.

— Не буду я такому учиться, — возразил ошеломленный Каладин и бросил взгляд на Тьена. Неужели их собственная мать в самом деле говорила все это? Впрочем, она всегда была такой. Ни ее разум, ни ее язык не признавали границ.

Но сделаться бурестражем... Они изучали Великие бури, предсказывали их, да, и все же многое узнавали об этих бурях, об их тайнах. Изучали сами ветра!