Амарам окинул толпу взглядом:

— Рекруты могут взять с собой две смены одежды и до трех камнемер других пожитков. Их взвесят. Приказываю явиться в лагерь через два часа и доложиться сержанту Хэву.

Он повернулся и направился следом за Рошоном.

Тьен глядел ему в спину, бледный, как известь. Каладин видел, в каком он ужасе оттого, что придется покинуть семью. Именно ­Тьен заставлял улыбаться старшего брата, когда шел дождь. Каладин ощущал настоящую боль, видя его таким испуганным. Это было неправильно. Тьен должен улыбаться. В этом его суть.

Он нащупал в кармане деревянную лошадку. Тьен всегда приносил ему утешение, если было больно. И вдруг Каладин понял, что может кое-чем отплатить брату. «Пора перестать прятаться в комнате, когда кто-то другой держит в руках светящийся шар, — поду­мал Каладин. — Пора стать мужчиной».

— Светлорд Амарам! — заорал он.

Генерал замешкался на лесенке у кареты, уже одной ногой внут­ри. Повернул голову.

— Я хочу пойти вместо Тьена!

— Не разрешаю! — донесся изнутри голос Рошона. — Закон дает мне право выбирать.

Амарам мрачно кивнул.

— Тогда возьмите и меня, — потребовал Каладин. — Я могу пойти добровольцем?

По крайней мере, Тьен не будет один.

— Каладин! — ахнула Хесина, хватая его за руку.

— Это разрешено, — согласился Амарам. — Я не откажу ни одному добровольцу. Если хочешь вступить в наши ряды — добро пожаловать.

— Каладин, нет, — задохнулся Лирин. — Я не могу потерять вас обоих. Не делай этого...

Юноша посмотрел на Тьена — детское лицо было мокрым под широкими полями шляпы. Братишка покачал головой, но в его глазах сверкнула надежда.

— Я пойду, — сказал Каладин, переведя взгляд на Амарама. — Берите меня добровольцем.

— Тогда у тебя два часа. — Амарам забирался в карету. — Ограничение по вещам такое же, как и для остальных.

Дверца кареты захлопнулась, но Каладин успел разглядеть лицо Рошона, ставшее еще довольнее, чем прежде. Скрипя и расплескивая воду, экипаж двинулся прочь, и с его крыши стекла собравшаяся за время стоянки вода.

— Почему? — срывающимся голосом спросил Лирин, поворачиваясь к Каладину. — Почему ты так со мной поступил? После всех наших планов!

Каладин посмотрел на Тьена. Брат взял его за руку и прошептал:

— Спасибо. Спасибо, Каладин. Спасибо!

— Я потерял вас обоих, — сипло выдавил Лирин, а потом повернулся и зашлепал прочь по лужам. — В бурю все! Обоих...

Он плакал. Мать тоже плакала. Она снова бросилась обнимать Тьена.

— Отец! — крикнул Каладин, потрясенный собственной уверенностью.

Лирин замешкался под дождем, одной ногой в луже, где сбились в кучу спрены дождя. Они отползали от него, точно стоящие торч­ком слизни.

— Через четыре года я верну его домой живым и здоровым, — пообещал Каладин. — Клянусь бурями и десятым именем самого Всемогущего. Обещаю, я верну его домой.

«Обещаю...»

«Йелиг-нар, прозванный Пагубой-ветром, был одним из тех, что могли говорить по-человечески, хотя его голосу нередко вторили вопли сожранных людей».

Несотворенные явно были плодом народного творчества. Интерес­но, что большинство из них слыли не самостоятельными личностями, но воплощениями разных видов разрушения. Эта цитата — из Траксиля, строка 33, — считается источником первостепенной важности, но я сомневаюсь, что она достоверна.

«Эти дикие паршуны до странности гостеприимны, — прочитала Шаллан. Она вернулась к мемуарам короля Гавилара — к той части, что была написана за год до его убийства. — С нашей первой встречи прошло уже почти пять месяцев. Далинар продол­жает настойчиво уговаривать меня вернуться домой, утверждая, что мы слишком затянули эту экспедицию.

Паршуны обещают взять меня на охоту за зверем с большим панцирем, которого они называют „уло мас вара“ — мои ученые перевели это примерно как „монстр ущелий“. Если их описания верны, у этих тварей большие светсердца. Голова одной из них станет воис­тину впечатляющим трофеем. Паршуны также говорят о своих ужас­ных богах, и мы думаем, что они подразумевают нескольких особенно громадных большепанцирников.

Мы были поражены тем, что у этих паршунов есть религия. Растущее количество свидетельств того, что перед нами сформированная цивилизация с уникальной культурой и языком, нельзя назвать иначе как изумительным. Мои бурестражи окрестили этот народ „паршенди“. Безусловно, это племя очень сильно отличается от при­вычных нам слуг-паршунов и, возможно, вообще принадлежит к дру­гой расе, несмотря на узоры на коже. Вероятно, они дальние родственники и так же отличаются от обычных паршунов, как алетийские­ рубигончие — от селайской породы.

Паршенди видели наших слуг — и растерялись. „Где их музыка?“ — часто спрашивает меня Клейд. Я не понимаю сути вопроса. Но сами паршуны никак не реагируют на паршенди, не пытаются им подражать. Это обнадеживает.

Вопрос про музыку, возможно, связан с тем, что паршенди по­стоянно издают гулкие звуки или что-то поют. У них необъяснимая склонность к совместному музицированию. Клянусь, я как-то услы­шал, как один паршенди напевает что-то себе под нос, а вскоре повстречал другого — вне пределов слышимости первого, — поющего ту же самую песню.

Их любимые инструменты — барабаны. Грубо сделанные, с отпечатками испачканных в краске ладоней по бокам. Это вполне соответствует их простым жилищам, построенным из крема и камней. Они живут в похожих на кратеры каменных образованиях на краю Расколотых равнин. Я спросил Клейда, как же Великие бури, но он лишь рассмеялся: „О чем беспокоиться? Если дома сдует, мы про­сто построим их заново, верно?“»

По другую сторону алькова раздалось шуршание — Ясна перевернула страницу. Шаллан отложила книгу и перебрала тома, что лежали на столе. Поскольку изучение философии на этом этапе закончилось, она вновь взялась за материалы по убийству короля ­Гавилара.

Девушка вытащила из нижней части стопки маленькую книжечку: воспоминания, надиктованные бурестражем Матейном, одним из ученых, сопровождавших короля. Шаллан пролистала страницы,­ разыскивая нужный абзац. Это было описание самой первой встречи с отрядом охотников-паршенди.

«Все случилось после того, как мы расположились на берегу глубокой реки, среди густого леса. Это место безупречно подходило для длительной стоянки, поскольку плотные заросли костедрева давали защиту от ветра во время Великих бурь, а русло реки уберегало от затопления. Его величество мудро согласился с моим советом и послал отряды разведчиков как вверх по течению, так и вниз.