Повар Юрайда объявил:

— Итак, я сегодня изобрёл замечательную вещь. Думаю,что это произведёт полный переворот в кулинарном искусстве. Ты ведь, Ванек,знаешь, что в этой проклятой деревне я нигде не мог найти майораны для ливера.

— Herba majoranae, — вымолвил старший писарьВанек, вспомнив, что он торговец аптекарскими товарами.

Юрайда продолжал:

— Ещё не исследовано, каким образом человеческий разумв нужде ухитряется находить самые разнообразные средства, как перед нимоткрываются новые горизонты, как он начинает изобретать всякие невероятныевещи, которые человечеству до сих пор и не снились… Ищу я по всем домаммайоран, бегаю, разыскиваю всюду, объясняю, для чего это мне надо, какой он свиду…

— Тебе нужно было описать его запах, — отозвался славки Швейк, — ты должен был сказать, что майоран пахнет, как пузырёк счернилами, если его понюхать в аллее цветущих акаций. На холме в Богдальце,возле Праги…

— Но, Швейк, — перебил умоляющим голосомвольноопределяющийся Марек. — Дайте Юрайде закончить.

Юрайда рассказывал дальше:

— В одном доме я наткнулся на старого отставногосолдата времён оккупации Боснии и Герцеговины, который отбывал военную службууланом в Пардубицах и ещё не забыл чешского языка. Тот стал со мной спорить,что в Чехии в ливерную колбасу кладут не майоран, а ромашку. Я, по правдесказать, не знал, что делать, потому что каждый разумный и объективный человекдолжен считать майоран королём всех пряностей, которые идут в ливерную колбасу.

Необходимо было быстро найти такой заменитель, которыйпридал бы колбасе характерный пряный привкус. И вот в одном доме я нашёлсвадебный миртовый веночек, висевший под образом какого-то святого. Жили таммолодожёны, и веточки мирта у веночка были ещё довольно свежие. Я положил миртв ливерную колбасу; правда, свадебный веночек мне пришлось три раза ошпаритькипятком, чтобы листочки стали мягкими и потеряли чересчур острый запах и вкус.Понятно, когда я забирал для ливера этот свадебный миртовый веночек, былопролито немало слёз… Молодожёны, прощаясь со мной, уверяли, что за такоекощунство — ведь веночек свячёный — меня убьёт первая пуля. Вы ели мой суп изпотрохов, но никто из вас не заметил, что он пахнет миртом, а не майораном.

— В Индржиховом Градце, — отозвался Швейк, —много лет тому назад был колбасник Йозеф Линёк. У него на полке стояли двекоробки. В одной была смесь всяких пряностей, которые он клал в кровяную иливерную колбасу. В другой — порошок от насекомых, так как этот колбасникнеоднократно мог удостовериться, что его покупателям часто приходилосьразгрызать в колбасе клопа или таракана. Он всегда говорил, что клопам присущ пряныйпривкус горького миндаля, который кладут в бабу, но прусаки в колбасныхизделиях воняют, как старая заплесневелая Библия. Ввиду этого он зорко следилза чистотой в своей мастерской и повсюду рассыпал порошок от насекомых.

Так вот, делал он раз кровяную колбасу, а у него в это времябыл насморк. Схватил он коробку с порошком от насекомых и всыпал этот порошок вфарш, приготовленный для кровяной колбасы. С тех пор в Индржиховом Градце закровяной колбасой ходили только к Линеку. Люди буквально ломились к нему влавку. Он был не дурак и смекнул, что причиной всему — порошок от насекомых. Сэтого времени он стал заказывать наложенным платежом целые ящики этого порошка,а фирму, у которой он его покупал, предупредил, чтобы на ящиках писали:«Индийские пряности». Это было его тайной, и он унёс её с собой в могилу. Носамое интересное оказалось то, что из семей, которые покупали у него кровянуюколбасу, все тараканы и клопы ушли. С тех пор Индржихов Градец принадлежит ксамым чистым городам во всей Чехии.

— Ты кончил? — спросил вольноопределяющийся Марек,которому, должно быть, тоже не терпелось принять участие в разговоре.

— С этим я покончил, — ответил Швейк, — ноаналогичный случай произошёл в Бескидах, об этом я расскажу вам, когда мыпойдём в сражение.

Вольноопределяющийся Марек начал:

— Поварское искусство лучше всего познаётся во времявойны, особенно на фронте. Позволю себе маленькое сравнение. В мирное время всемы читали и слушали о так называемых ледяных супах, то есть о супах, в которыекладут лёд. Это — излюбленные блюда в Северной Германии, Дании, Швеции. Но вотпришла война, и нынешней зимой на Карпатах у солдат было столько мёрзлого супа,что они в рот его не брали, а между тем это — изысканное блюдо.

— Мёрзлый гуляш есть можно, — возразил старший писарьВанек, — но недолго, самое большее неделю. Из-за него наша девятая ротаоставила окопы.

— Ещё в мирное время, — необычайно серьёзнозаметил Швейк, — вся военная служба вертелась вокруг кухни и вокругразнообразнейших кушаний. Был у нас в Будейовицах обер-лейтенант Закрейс, тотвсегда вертелся около офицерской кухни, и если солдат в чем-нибудь провинится,он скомандует ему «смирно» и напустится: «Мерзавец, если это ещё разповторится, я сделаю из твоей рожи настоящую отбивную котлету, раздавлю тебя вкартофельное пюре и потом тебе же дам это всё сожрать. Полезут из тебя гусиныепотроха с рисом, будешь похож на шпигованного зайца на противне. Вот видишь, тыдолжен исправиться, если не хочешь, чтоб люди принимали тебя за фаршированное жаркоес капустой».

Дальнейшее изложение и интересный разговор об использованиименю в целях воспитания солдат в довоенное время были прерваны страшным крикомсверху, где закончился торжественный обед.

В беспорядочном гомоне голосов выделялся резкий голос кадетаБиглера:

— Солдат должен ещё в мирное время знать, чего требуетвойна, а во время войны не забывать того, чему научился на учебном плацу.

Потом запыхтел подпоручик Дуб:

— Прошу констатировать, мне уже в третий раз наносятоскорбление.

Наверху совершались великие дела.

Подпоручик Дуб, лелеявший известные коварные умыслы противкадета Биглера и жаждавший излить свою душу перед командиром батальона, былвстречен страшным рёвом офицеров. На всех замечательно подействовала еврейскаяводка.

Один старался перекричать другого, намекая на кавалерийскоеискусство подпоручика Дуба: «Без грума не обойдётся!», «Испуганный мустанг!»,«Как долго, приятель, ты пробыл среди ковбоев на Западе?», «Цирковой наездник!»

Капитан Сагнер быстро сунул Дубу стопку проклятой водки, иоскорблённый подпоручик Дуб подсел к столу. Он придвинул старый, поломанныйстул к поручику Лукашу, который приветствовал его участливыми словами: «Мы ужевсё съели, товарищ».