— Да как-то случая не подвернулось, — оправдывалсяМарек, — но что касается тебя, приказ по батальону о твоём аресте отдан —это я должен тебе сообщить.

— Это неважно, — спокойно сказал Швейк, — онипоступили совершенно правильно. Батальон должен был это сделать, батальондолжен был отдать приказ о моём аресте, это было их обязанностью, ведь стольковремени они не получали обо мне никаких известий. Это не было опрометчиво состороны батальона. Так ты сказал, что все офицеры находятся в доме священникана пирушке по случаю убоя свиньи? Тогда мне нужно туда пойти и доложить, что яопять здесь. У господина обер-лейтенанта Лукаша и без того со мной немалохлопот.

И Швейк твёрдым солдатским шагом направился к домусвященника, распевая:

Полюбуйся на меня,

Моя дорогая!

Полюбуйся на меня:

Ишь каким сегодня я

Барином шагаю!

Швейк вошёл в дом священника и поднялся наверх, откудадоносились голоса офицеров.

Болтали обо всём, что придётся, и как раз в этот моментчестили бригаду и беспорядки, господствующие в тамошнем штабе, а адъютантбригады, чтобы подбавить жару, заметил:

— Мы всё же телеграфировали относительно этого Швейка:Швейк… — Hier! — из-за приоткрытой двери отозвался Швейк и, войдя вкомнату, повторил: — Hier! Melde gehorsam, Infanterist Svejk, Kumpanieordonanz11. Marschkumpanie![301]

Видя изумление капитана Сагнера и поручика Лукаша, на лицахкоторых выражалось беспредельное отчаяние, он, не дожидаясь вопроса, пояснил:

— Осмелюсь доложить, меня собирались расстрелять за то,что я предал государя императора.

— Бог мой, что вы говорите, Швейк? — горестновоскликнул побледневший поручик Лукаш.

— Осмелюсь доложить, дело было так, господинобер-лейтенант…

И Швейк обстоятельно принялся описывать, как это с нимпроизошло.

Все смотрели на него и не верили своим глазам, а онрассказывал обо всём подробно, не забыл даже отметить, что на плотине пруда,где с ним приключилось несчастье, росли незабудки. Когда же он началперечислять фамилии татар, с которыми познакомился во время своихстранствований, и назвал что-то вроде Галлимулабалибей, а потом прибавил целыйряд выдуманных им самим фамилий, как, например, Валиволаваливей,Малимуламалимей, поручик Лукаш не удержался и пригрозил:

— Я вас выкину, скотина. Продолжайте кратко, но связно.

И Швейк продолжал со свойственной ему обстоятельностью.Когда он дошёл до полевого суда, то подробно описал генерала и майора. Он упомянул,что генерал косит на левый глаз, а у майора — голубые очи.

— Не дают покоя в ночи! — добавил он в рифму.

Тут командир двенадцатой роты Циммерман бросил в Швейкаглиняную кружку, из которой пил крепкую еврейскую водку.

Швейк спокойно продолжал рассказывать о духовном напутствии,о майоре, который до утра спал в его объятиях. Потом он выступил с блестящейзащитой бригады, куда его послали, когда батальон потребовал его вернуть какпропавшего без вести. Под конец, уже предъявляя капитану Сагнеру документы, изкоторых видно было, что высшая инстанция сняла с него всякое подозрение, онвспомнил:

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант Дуб находится вбригаде, у него сотрясение мозга, он всем вам просил кланяться. Прошу выдатьмне жалованье и деньги на табак.

Капитан Сагнер и поручик Лукаш обменялись вопросительнымивзглядами, но в этот момент двери открылись, и в деревянном чане внеслидымящийся суп из свиных потрохов. Это было начало наслаждений, которых ожидаливсе.

— Несчастный, — проворчал капитан Сагнер, придя вхорошее настроение в предвкушении предстоящего блаженства, — вас спаслалишь пирушка в честь заколотой свиньи.

— Швейк, — добавил поручик Лукаш, — если свами ещё раз случится нечто подобное, вам придётся плохо.

— Осмелюсь доложить, со мною должно быть плохо, —подтвердил, отдавая честь, Швейк. — Когда человек на военной службе, тоему должно знать и понимать…

— Исчезните! — заорал капитан Сагнер.

Швейк исчез и спустился в кухню.

Туда же вернулся удручённый Балоун и попросил разрешенияприслуживать поручику Лукашу на пирушке.

Швейк пришёл как раз в самый разгар спора повара Юрайды сБалоуном.

Юрайда пользовался не совсем понятными выражениями.

— Ты прожорливая тварь, — говорил онБалоуну, — ты бы жрал до седьмого пота. Вот натерпелся бы ты мук пепельных,позволь я тебе отнести наверх ливерную колбасу.

Кухня теперь выглядела совсем по-иному. Старшие писарябатальонов и рот лакомились согласно разработанному поваром Юрайдой плану.Батальонные писаря, ротные телефонисты и несколько унтер-офицеров жадно ели изржавого умывального таза суп из свиных потрохов, разбавленный кипятком, чтобыхватило на всех.

— Здорово, — приветствовал Швейка старший писарьВанек, обгладывая ножку. — Только что здесь был вольноопределяющийся Мареки сообщил, что вы снова в роте и что на вас новый мундир. В хорошенькую историюя влип из-за вас. Марек меня пугает, говорит, что из-за вашего обмундированиямы теперь никогда не рассчитаемся с бригадой. Ваш мундир нашли на плотинепруда, и мы через канцелярию батальона сообщили об этом бригаде. У меня вычислитесь как утонувший во время купания. Вы вообще не должны были возвращатьсяи причинять нам неприятности с двойным мундиром. Вы и понятия не имеете, какуюсвинью вы подложили батальону. Каждая часть вашего обмундирования у насзаприходована. В моих списках наличия обмундирования роты это обмундированиезначится как излишек. В роте одним комплектом обмундирования больше. Это я ужедовёл до сведения батальона. Теперь нам пришлют из бригады уведомление, что выполучили новое обмундирование, а между тем батальон в списке о наличииобмундирования отметил, что имеется излишек одного комплекта. Я знаю, чем этокончится, из-за этого могут назначить ревизию. А когда дело касается такоймелочи, обязательно приедут из самого интендантства. Вот когда пропадает дветысячи пар сапог, этим никто не поинтересуется.

— Но у нас ваше обмундирование потерялось, —трагически сообщил Ванек, высасывая мозг из попавшей ему в руки кости, аостаток выковыривая спичкой, которая заменяла ему также зубочистку. —Из-за такой мелочи сюда непременно явится инспекция. Когда я служил наКарпатах, так инспекция прибыла из-за того, что мы плохо выполняли распоряжениестаскивать с замёрзших солдат сапоги, не повреждая их. Стаскивали,стаскивали, — и на двоих они лопнули. Правда, у одного они были разбитыещё перед смертью. И несчастье — как снег на голову. Приехал полковник изинтендантства, и, не угоди ему тут же по прибытии русская пуля в голову и несвались он в долину, не знаю, чем бы всё это кончилось.