Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По иронии судьбы администрация Утвокеврема выделила музыканту Рою и его подруге пустующий коттедж, ранее принадлежащий Киму. В разгромленом доме пришлось делать капитальный ремонт. Советник по сельскому хозяйству так никогда и не сознался, в чём причина дикого разрушения коттеджа. А потом, глядя в микроскоп Колбы Зарождения, Сэм Длинное Копьё и фермерша Рива никак не могли свыкнуться с мыслью, что им предстоит стать дедушкой и бабушкой столь необычным путём.
Ещё одной пациенткой Кима стала Линн. Полноценно учиться на биохимика ей мешали частые панические атаки, букет различных фобий и периодически поднимающая голову депрессия. Сказалось всё пережитое в лабиринте. Она была свидетелем гибели двух близких людей – уже этого одного достаточно для такой гиперчувствительной особы, как Линн. А ей вдобавок приходилось убивать из арбалета и ранить людей, пусть даже каннибалов. Смертельная опасность, горящая плазма, мрачный лабиринт туннелей, обстрел "Молниеносного", безжизненная родная планета, гигантские слизни – весь этот коктейль обрушился на Линн именно тогда, когда наконец настали спокойные безопасные времена, как это обычно случается при посттравматическом расстройстве.
В дополнение к этому у неё, как у значительной части населения, быстро развилась трилобитофобия. Для людей трилобиты опасности не представляли, но почему-то вид быстро бегающих многоногих существ вызывал у особо чувствительных людей паническое ощущение. Водно-почвенные твари легко поднимались по стенам и проникали на кухню в поисках чего-то вкусного. При виде них Линн оглушительно визжала. Бедняга Билли проявлял стальное терпение и выдержку, выслушивая ежедневное нытьё и жалобы Линн. Но и стальное терпение может закончиться, и Ким это видел. А потому посоветовал Линн лечь в клинику и пройти курс лечения. Он советовался с биохимиками и с Бэаэт, в результате чего для Линн был индивидуально запрограммирован и изготовлен микрочип.
После его введения и курса психотерапии остались в прошлом панические атаки, фобии и депрессия. Даже трилобиты смогли, наконец, спокойно выползать из ручья, не пугаясь визга. Билли установил в окнах дома сетки, и ход на кухню теперь им был заказан. Едва Линн полегчало, Билли заставил её продолжить работу и одновременно учёбу в фармакологической лаборатории.
Со временем она стала хорошим фармакологом. Дом Линн и Билли, построенный всем на удивленье в викторианско-готическом стиле, располагался на краю города. Возле него был посажен сад уникальных лекарственных растений – личный сад Линн. Детей у них не было, если не считать горячо любимого обоими ящера Ксанакса. Со временем ящер нстолько вырос, что перестал помещаться в доме, только чешуйчатую голову в окно просовывал, требуя вкусненького, и чтоб загривок почесали. Пришлось сооружать для него специальную пристройку к дому.
Когда Линн окончательно победила душевные проблемы, жизнь её потекла размеренно, и спокойно. Фармакологическая лаборатория занимала много времени и сил. Создание новых препаратов и усовершенствование старых занимало ум, и депрессивным мыслям не оставалось там места. Отдых Билли и Линн проводили или с Ксанаксом на берегу озера, или без него в трактире "Перекрёсток снов", где вечерами собирались жители и гости города, делились новостями, пили сладкую учаву. Часто Билли и Линн посещали концерты металл-группы "Чёрный дисколёт", ставшей очень популярной. Вечерами оба неизменно выгуливали ящера в роще высоких белоствольных грибов.
Долгожданное спокойствие наконец-то пришло в их жизнь, и оба они радовались этому спокойствию. Вот только изредка, когда две крошечных луны вместе проплывали по ночному небу, зрачки Линн расширялись, и обострялась до болезненности её сверхчувствительность. Билли знал, что в такие моменты лучше оставить Линн наедине с собой.
Сжимая в ладони вырезанный из кости подаренный шаманом амулет, изображающий Кууни, девочку-воина, она на выходила в ночной сад. Шла по тропе мимо чуть мерцающих в темноте стволов уникальных грибов, мимо грядок целебных лишайников и алых кустов, в чьих корнях содержалось редкое вещество. Свет звёзд освещал ей путь, создавал переплетение теней. В глубине сада ждали белая крыса и чёрный ворон. Угол зрения Линн смещался, и она видела дорогих ей людей.
– Рад за тебя, дочка, – неизменно говорил Тамму Куркыль-Ворон. – Вижу, химичишь вовсю, совсем, как когда-то сестрица Мэг. И со здоровьем намного лучше.
– Рассказывай, что новенького изобрела твоя лаборатория за то время, что мы тебя не навещали, – говорила Маргарет Винтер.
И Линн рассказывала им. А их интересовало всё в жизни Линн и других Бежавших. Перенёсшие сознания на волновой носитель давно перестали участвовать в жизни общества. С возведением для них Комплекса Предков, они всё реже показывались среди людей, а со временем и вовсе перестали. Налаживалась жизнь в Утвокевреме и поселениях, жители всё меньше нуждались в советах, опыте и знаниях Предков. Предки уже не чувствовали себя нужными. А в выстроенном для них велиичественном Комплексе они были хозяевами. Там проходило их бытие: неторопливый размеренный отдых, неспешные рассуждения, созерцание и тот вид творчества, который не может быть понятен суетливым обитателям белковых оболочек. Постепенно, с каждым оборотом Ктумы вокруг Светила расширялась и расширялась пропасть между ещё не переступившими Порог и теми, кого называли Предками. Однажды настанет время, и связь оборвётся окончательно. С течением веков утратятся методики переноса сознания на волновой носитель, забудется даже сама идея возможности этого. И лишь в неизмеримо далёком будущем эти методики изобретут опять, будто впервые.
Особенно радовало Мэг то, что все изобретённые лекарства не тестируются на крысах и других животных. Специальные аппараты с высокой точностью замеряют все параметры и проверяют все возможные действия лекарств.
Линн неизменно спрашивала: "Как там, в Комплексе Предков?".
– Своих-то предков я вижу только в своём воображении, – отвечал Тамму. – Но там всё, что в воображении, материализуется, и не различить иной раз. А те, кого здесь называют Предки, они другие совсем. Но мы с сестрицей Мэг ладим с ними. Им нравится приходить в мою ярангу, у очага сидеть. Истории их жизней такие странные, удивительные. Они рассказывают их мне. А я рассказываю им свои истории. А иногда и байки старые, чукотские. Байки Мэг не любит, говорит, неприличные они.
– Конечно, неприличные! – скривилась Мэг. – Я бы не стала срамиться с такими рассказами.
– А многим они очень даже нравятся. Хохочут