Чернышевым, Наполеон упрекнул Россию в том, что она не приняла новых торговых постановлений, введенных французами. Чернышев передал этот разговор русскому правительству. По поручению императора Александра граф Румянцев тут же направил князю Куракину сообщение для французского правительства: «Что касается до принятия торговых уставов иностранного тарифа, без соотнесения его с источниками и развитием народного богатства собственной страны, Его Величество не решится на это никогда. Это было бы нерадением о благе своих подданных и ослабило бы народную преданность, которою Государь дорожит и на которую имеет право. Великая Держава, соблюдая и великие пользы, должна действовать самостоятельно, как в пределах собственных, так и в сношениях теснейшей дружбы с другими государствами» (из письма графа Румянцева от 24 ноября 1811 года. Архив Министерства иностранных дел).

Но главная интрига Наполеона против России заключалась в ином: Наполеон своими тайными действиями затруднял России заключение мира в затянувшейся войне с Турцией.

В предварительных переговорах с турецкими уполномоченными выяснилось, что турки готовы заключить мир без территориальных уступок.

«Император принял уже некоторым образом обязательства перед своими подданными и в глазах целой Европы, – писал граф Румянцев графу Каменскому 8 августа 1810 года, – присоединить к России Молдавию и Валахию и потому не может отменить эти условия. Положение дел в Европе чрезвычайно благоприятно к достижению нашей цели. Наполеон крайне озабочен поражениями своих войск в Испании и при каждом случае уверяет Россию в дружбе. Австрия, не взирая на женитьбу Наполеона на эрцгерцогине Марии-Луизе, тайно изъявила желание пребывать с императором Александром в прежних, самых искренних сношениях».

Наполеон дал аудиенцию русскому чрезвычайному послу, министру внутренних дел России, князю Алексею Борисовичу Куракину, который прибыл из Петербурга, чтобы поздравить императора с бракосочетанием. Разговор начал он со своего выступления в законодательной палате 3 декабря 1809 года:

– В моем послании законодательной палате я, князь, выразил ясно мое удовольствие, что Россия приобрела Финляндию, Молдавию и Валахию. В настоящее время я предписал моему посланнику в Константинополе объявить Порте, чтобы она забыла и думать об этих княжествах, что Россия не может и не должна их возвращать и что упорство в этом случае ни к чему не приведет, кроме бесполезной потери людей.

А через несколько недель Наполеон, прощаясь с князем, повторил эту фразу:

– Хотя последние известия из Константинополя уведомляют, что султан ходил в мечеть и сам намерен отправиться к войскам, это не может иметь никаких последствий. Султан – молодой человек, слабый и ограниченный, в войсках нет никакой дисциплины, в управлении господствует совершенное безначалие. Между нами будь сказано: я не люблю турок, но если бы в их главе находился человек, способный возбудить их прежние свойства, то, быть может, он возродил бы этот народ. Но при теперешнем расстройстве, в котором находится Турция, ей нужен только мир, и я уверен, что отъезд султана к войскам предположен именно с целью начать мирные переговоры. Не подлежит сомнению, что вы заключите мир уже в этом году, лишь только я объявлю, что признаю княжества собственностью России. Я не изменю своего мнения, хотя, говоря таким языком с Турцией, я могу потерять влияние, которое имею на эту страну. Вы отняли у французов и австрийцев те привилегии, которыми они пользовались в Молдавии и Валахии. Австрия спрашивала моего совета, как следует поступить в этом случае? Я отвечал, что, признав уже дунайские княжества принадлежащими России, я не могу более ничего сказать. Я даже должен желать, чтобы они вам принадлежали, во-первых, потому, что упрочиваются таким образом ваши границы: левый берег Дуная – природою положенная граница, и он должен принадлежать вам; во-вторых, что это приобретение удовлетворяет желаниям императора Александра, а мне всегда приятно все то, что он считает для себя выгодным; наконец, в-третьих, я не скрою от вас, что желаю этого приобретения для России потому, что этим самым она делает себе врагом Австрию, которая, между нами будь сказано, боится вас столько же, сколько и меня. Приобретение вами Финляндии совершенно противно моей политике, но я радовался этому приобретению потому, что вы отняли ее у союзницы Англии, у такого короля, который никак не хотел жить в мире со мною. Присоединение Молдавии и Валахии увеличивает владения России вопреки Тильзитскому трактату, в котором было установлено очищение этих княжеств. Союз с Францией доставил вам значительные выгоды. Дунай – с одной стороны, Финляндия – с другой; не об этом ли постоянно мечтали ваши предки со времен Петра Великого? И вот их мечта осуществилась. Я удивляюсь, почему у вас нет значительного флота на Черном море, который вы могли бы противопоставить турецкому. Балтийский флот вам ни на что не нужен, вы не можете соперничать там с английским.

Разговор, как обычно, затянулся и касался многих сторон взаимоотношений Франции и России.

В разговоре с полковником Чернышевым, которого император Александр стал посылать в Париж со своими посланиями, Наполеон, прочитав одно из посланий императора, сказал:

– Только в двух случаях Франция может поссориться с Россией: если вы заключите отдельный мир с Англией, я буду воевать с вами; точно так же – если вы захотите перейти за Дунай. Пока дело идет о течении Дуная, я согласен; но лишь только вы захотите что-либо приобрести на правом берегу, я буду воевать с вами. Существование Турции слишком важно для политического равновесия в Европе, и я не могу относиться равнодушно к дальнейшему ее раздроблению. Я не употреблял никаких способов, чтобы замедлить заключение вашего мира с турками. Я смотрю на это с точки зрения выгод Франции; если, с одной стороны, говорил я сам себе, такая обширная держава, как Россия, увеличится еще приобретением двух прекрасных областей, которые умножат ее средства, то, с другой, я выигрываю то, что Австрия сделается таким ее врагом, каким никогда не бывала. Скажу вам откровенно, если я согласился в Эрфурте на присоединение к России дунайских княжеств, то сделано это по ненависти к Австрии» (Записка Чернышева).

Получая все эти сведения и отвечая на них своими письмами, граф Румянцев сообщил императору Александру, что его очень беспокоит визит князя Меттерниха в Париж.

Наполеон не раз говорил ему, что Меттерних, австрийский министр иностранных дел, обладает колоссальным, достигавшим чудовищных размеров, самомнением и, естественно, вытекающей отсюда самоуверенностью. Не раз графу Румянцеву передавали слова австрийца: «Моя душа обладает историческим чутьем, что помогает мне переносить трудное настоящее». Меттерних проницателен, никогда заблуждение не касалось его разума. Вот где опасность его поездки в Париж. «Страсть к поискам Меттерних принимает за дипломатическое искусство», – говорил о нем Наполеон. А это