мы все озарены светом, не видишь, как изменились лица, как похорошели? А этот свет над Яковом? Разве ты не видишь? Зеленое свечение. Мы теперь избранники Божьи. Бог в нас, а в ком Бог, для того обычные законы не писаны.

– Так грибы светятся ночью, – говорит Вайгеле. – Свет в грибе, от сырости, от темноты…

– Что ты такое говоришь, Вайгеле?

Вайгеле плачет. Нахман-Яковский гладит ее по спине, и в конце концов Вайгеле соглашается.

Яков велит Нахману остаться. Сам ложится на Вайгеле, прямой, как палка, со стоном делает свое дело, на женщину вообще не смотрит. В самом конце Вайгеле глубоко вздыхает.

Каждый вечер они собираются в офицерской комнате, и Яков рассказывает свои байки – так, как было когда-то в Иванье. Нередко указывает на кого-то из них и начинает свое повествование с его истории. Сегодня вечером это Вайгеле, жена Нахмана. Он велит ей сесть рядом и кладет руку на плечо. Вайгеле бледная и осунувшаяся.

– Смерть ребенка доказывает, что нет доброго Бога, – говорит Яков. – Ибо как может быть, чтобы он существовал, если он разрушает самое дорогое: чью-то жизнь. Какая ему, Богу, выгода – убивать нас? Может, он нас боится?

Люди взволнованы такой постановкой вопроса. Перешептываются.

– Там, куда мы идем, не будет законов, потому что они порождены смертью, а мы соединены с жизнью. Злая сила, создавшая космос, может быть очищена только Девой. Женщина преодолеет эту силу, потому что обладает силой.

Вдруг Вайгеле снова начинает плакать, и спустя мгновение к ней присоединяется старая Павловская, и другие тоже всхлипывают. У мужчин тоже блестят глаза. Яков меняет тон:

– Но миры, созданные добрым Богом, существуют, просто они сокрыты от людей. Лишь правоверные могут найти к ним путь, потому что это совсем недалеко. Нужно только знать, как туда добраться. Я вам скажу: путь к ним ведет через Ольштынские пещеры под Ченстоховой. Там вход. Там – Пещера Махпела[186], там – центр мира.

Ris 586. Czestochowa. Podziemia

Яков рисует перед ними величественную картину: все пещеры мира соединены между собой и там, где они соединяются, время течет иначе. Поэтому, если кто-нибудь заснет в такой пещере, а через некоторое время захочет вернуться в свою деревню, где оставил родных, то окажется, что родители умерли, жена – дряхлая старуха, а дети – старики.

Они кивают, эти истории им хорошо известны.

– Пещера под Ченстоховой тоже связана с пещерой в Королёвке, а та, в свою очередь, – с пещерой, где покоятся Авраам и Праотцы.

Слышится вздох. Вот, оказывается, как обстоит дело, одно связано с другим, все со всем.

– А кто-нибудь знает расположение этих пещер? – с надеждой спрашивает Марианна Павловская.

Разумеется, Яков знает. Он знает, куда и в какой момент свернуть, чтобы попасть в Королёвку или в другой мир, тот, где находятся все мыслимые сокровища и кареты, нагруженные золотом, ждут того, кто захочет их взять.

Им нравится, когда Яков подробно описывает эти сокровища, поэтому он не скупится на подробности: золотые стены, богатые занавеси, расшитые золотом и серебром, столы, уставленные золотыми блюдами, а на них вместо фруктов – огромные драгоценные камни, рубины, сапфиры, размером с яблоко, размером со сливу, камчатые скатерти, вышитые серебряной нитью, светильники, сплошь из хрусталя.

Вайгеле, она же Зофья Яковская, которая еще не знает, что беременна, думает, что, пожалуй, все это ей ни к чему – хватило бы кучки рубинов размером с яблоко… И вот она уже не слушает, а мечтает, что бы сделала с таким камнем. Итак, Вайгеле-Зофья Яковская велит расколоть его на более мелкие, чтобы никто не заподозрил ее в краже такого чуда; владеть большим камнем вообще опасно, он привлекает воров, грабителей. Поэтому она бы тайком разрезала камень (но кто возьмется за такую работу?) и постепенно продавала камешки, один за другим, в разных городах – так безопаснее. И жила бы на это. Купила бы себе маленькую лавочку, потом к лавке – еще домик, небольшой, но красивый, светлый, сухой, а еще красивое белое льняное белье и шелковые чулки, полдюжины, про запас. И наверное, заказала бы новые юбки, легкие, и еще шерстяные – на зиму.

Все расходятся и тихонько выскальзывают из монастыря в город, а Нахман Яковский остается. Теперь они одни, Нахман падает на колени и обнимает ноги Якова.

– Я предал тебя, чтобы спасти, – говорит он, обращаясь куда-то в пол, приглушенным голосом. – Ты же знаешь. Ты сам этого хотел.

Дыра, ведущая в пропасть, или Визит Товы и его сына Хаима Турка в 1765 году

Первое, что сделал новый король – и за это его в монастыре не любят, – монахи перестали быть хозяевами Ясногорской крепости, в результате финансовые возможности монастыря сильно сократились, теперь монахи, можно сказать, едва сводят концы с концами. Настоятели меняются ежегодно или через год, и ни один не умеет разрешить эту проблему, поскольку они, братья, не разбираются в том, как управлять таким хозяйством. Ведь монастырь – это хозяйство.

И никто из них не знает, как совладать с этим обременительным узником, который уже заполонил все помещения, предназначенные для вояк, а самих их превратил чуть ли не в свою прислугу, причем отказать ему в некоторой степени свободы, учитывая щедрые подношения, – трудно. Настоятель наблюдает за ним самим и его частыми гостями: они часами сидят в капелле, вглядываясь в икону, и эта картина – горячая молитва и лежание крестом целыми днями напролет – впечатляет настоятеля. Они всегда готовы помочь монастырю, выглядят покорными и смирившимися с карой, постигшей их Господина. Иногда случаются ссоры и крики. Несколько раз слышалось пение – это им категорически запретили, разве что католические гимны.

Настоятель Матеуш Ленкавский был к ним менее благосклонен, чем его преемник и предшественник Мнинский. Ленкавскому донесли, что в офицерской комнате совершаются непотребства, да и сам факт проживания светской семьи на священной территории монастыря настоятель не одобрял, к тому же его раздражало, что здесь крутится столько женщин. Однако его преемник, похоже, ничего против не имеет. Мнинский обращает внимание на живописные полотна в часовне, сетует на плохое состояние крыши и радуется каждому грошу, а неофиты средств не жалеют. На женщин он смотреть любит, а эти ему особенно нравятся.

Сейчас он видит, как вслед за Яковом Франком следуют к воротам две женщины. Одна из них несет младенца, вторая ведет маленькую девочку. Яков идет впереди, радостно приветствует паломников, и те, дивясь высокой турецкой