шапке и турецкому пальто, останавливаются и глядят ему вслед. У ворот Яков здоровается с двумя мужчинами в турецком платье. Можно подумать, они давно не виделись. Женщина с ребенком опускается перед старшим мужчиной на колени и целует ему руку. Настоятель догадывается, что это ее отец. Он дал заключенному разрешение выйти за пределы монастыря. Вернуться следует до наступления ночи. Настоятель видит, как все они направляются в город.

Да, это отец Ханы, жены Якова, Иегуда Това ха-Леви, он не очень постарел. Смуглый и полный, буйная борода, все еще черная, ни одного седого волоса, прикрывает грудь; мягкие черты лица и чувственный рот. Хана унаследовала от него большие красивые глаза и оливковый цвет кожи, на которой никогда не виден румянец. Они добираются до комнаты, которую сняла ему дочь. Това садится на стул. Здесь ему будет не очень удобно, он привык сидеть на подушках, по турецкому обычаю. Това складывает руки на обширном животе – нежные и мягкие, словно руки мудреца.

Его сын, брат-близнец Ханы, Хаим, вырос красивым мужчиной, хотя и не таким представительным, как отец. Как и у Товы, у него круглое лицо с правильными чертами. Темные, очень густые брови почти срослись и разделяют его лицо по горизонтали. Хаим, одетый в турецкое платье, мил и сердечен. С его лица не сходит улыбка, словно Хаим пытается всех очаровать. Видно, что он вырос в любви, потому что уверен в себе, хоть и не заносчив. Старик Това держит на коленях Авачу, теперь худенькую, как олененок. Так что дедушка сует ей то сушеный инжир, то турецкие сласти. Хана сидит рядом с отцом, маленький Яков у ее груди, детские ручки забавляются кисточками платка, который привез дочери в подарок Това. С приездом отца и брата Хана очень оживилась – она уверена, что теперь произойдет какая-то важная перемена, хоть и не знает, какая именно. Когда они разговаривают, она переводит испытующий взгляд с мужа на отца и брата, потому что зависит от мужчин, от их решений. И так весь вечер, пока ее не сморит сон.

Яков возвращается в свою темницу поздно ночью. На следующий день Рох получит запас хорошего турецкого табака и несколько трубок. Он также не брезгует звонкой монетой, поспешно прячет деньги в карман изношенных брюк. Помимо щедрых пожертвований, монастырь получит корзину деликатесов. Кто-то сказал, что монахи, будучи лишены многих жизненных удовольствий, очень любят сладкое.

Когда Яков говорит, можно подумать, что Това его не слушает; он все рассматривает комнату, вглядывается в свои пальцы, время от времени, нетерпеливо вздыхая, меняет неудобную позу. Но это не так – Това слушает внимательно. Возможно, его действительно раздражает то, что рассказывает ему Яков, который за пять лет, проведенных в уединении, имел достаточно времени, чтобы обдумать свои идеи. Некоторые из них Това считает несбыточными мечтами, некоторые кажутся ему вредными. Есть, по его мнению, несколько интересных. Одна – страшная.

Това уже слышать не может о Шхине, заточенной в монастыре, в иконе, он начинает барабанить пальцами. Яков же в очередной раз, словно возвращение к одной и той же теме в разговоре, делает ее более реальной, повторяет слова из Зоара:

– В худшем из мест будет обретено избавление.

Он ждет: какой эффект произведут эти слова, умолкает, а потом вдруг по своему обыкновению поднимает палец и драматически вопрошает:

– А мы где оказались?

Яков сильно изменился, выбритое лицо потемнело, глаза потускнели. Движения угловатые, как будто он подавляет гнев. Эта порывистость будит в окружающих страх, поэтому никто никогда не осмеливается ему ответить. Яков встает – теперь он станет расхаживать по комнате, наклонившись вперед и указывая пальцем вверх, на деревянный потолок.

– Это никве детом рабе – дорога к бездне – эта Ченстохова, эта Ясная Гора. Римские врата, у которых, согласно другому фрагменту Зоара, сидит Мессия, связывая и освобождая… Это темное место, преддверие бездны, в которое мы должны войти, чтобы освободить заточенную здесь Шхину. И дальше то, что было: чтобы подняться выше, нужно упасть как можно ниже; чем темнее сейчас, тем светлее будет; чем хуже, тем станет лучше.

– Я не сразу понял, зачем меня сюда посадили, – говорит Яков. Он напряжен, возбужден; тесть осторожно взглядывает на дочь, та отсутствующим взглядом смотрит в пол. – Я лишь чувствовал, что не должен сопротивляться этому приговору. Но теперь я знаю. Меня отправили сюда, потому что здесь заточена Шхина, на этой новой горе Синай скрыта под расписной доской, под святым образом Дева. Люди этого не видят, думают, что почитают этот образ, но он является лишь отражением Шхины, версией, доступной человеческому оку.

Тову шокирует то, что говорит Яков. Дело с зятем обстоит еще хуже, чем можно было заключить из его писем. Однако Това видит, что ченстоховская братия воспринимает эти слова как нечто само собой разумеющееся. Яков говорит, что Шхина находится в плену у Исава, поэтому следует быть рядом с узницей, подобно ему, ведь он как раз и стал хранителем Шхины в Ченстоховской иконе. Он говорит, что Польша – земля заточения Шхины, Божественного присутствия в мире, и именно здесь Шхина выйдет из своей темницы, дабы освободить весь мир. Польша – совершенно особенное место на земле, одновременно и худшее, и лучшее. Нужно поднять Шхину из праха и спасти мир. Шабтай пытался, Барухия пытался, но только Яков сумеет. Потому что он оказался в нужном месте!

– Взгляни, отец, на обычаи, которые царят в мире, – говорит Тове его дочь, возлюбленная Ханеле, будто внезапно пробудившись. – Исмаил запрещает гоняться за Шхиной, потому что Шхина пребывает внутри женщины, а они, Исмаилы, женщину ни во что не ставят, это рабыня, и никто ее не уважает. Шхину можно найти только в том краю, где женщину почитают, вот как в Польше: здесь перед женщинами не только обнажают голову, им говорят комплименты, служат, к тому же здесь, в Ченстохове, эту Мадонну с младенцем почитают превыше всего. Это страна Девы. Так что и мы должны укрыться под ее крыльями.

Она берет руку мужа в свои и подносит к губам:

– Господь сделает нас рыцарями этой Девы, мы все станем воинами Мессии.

Отцу Ханы приходят в голову мысли, которые он не в силах отогнать: забрать ее отсюда вместе с детьми. Якову сказать, что это ради их здоровья. Или даже похитить Хану. Может, нанять бандитов? До чего же здесь темно, до чего сыро. Жизнь в стенах крепости делает их похожими на грибы. У Ханы болят кости, щиколотки отекли, лицо опухло, она подурнела.