– В монастырь, – повторила Титова, –монах он теперь. Всегда был ненормальный, посты держал, праздники соблюдал, наработу частенько опаздывал. Его наш главный начнет ругать, а Николаша глазки впол и лепечет: «Простите, на литургию ходил».

Одно слово – блаженный. Домой едет – всемнищим подаст. Сколько раз я над ним смеялась и говорила:

– Эти, «люди неместные», богаче тебя всто раз, бизнес у них такой – нас жалобить.

Но Коля только качал головой.

– Господь велел делиться.

Дальше – больше. Николай принялся отдаватьстраждущим все, что имел – одежду, деньги, еду.

– Мне много не надо, – бормоталон, – две пары башмаков сразу не наденешь и две шапки тоже.

Потом он отпустил бороду с усами, пересталстричь волосы, пользоваться одеколоном и дезодорантом. А год тому назад ушел вмонастырь.

– Адрес знаете?

Валентина вытащила растрепанную телефоннуюкнижку и забормотала:

– Где-то был, ага, вот оно. Казакино!

– Что?

– Городок такой, Казакино.

– Это по какой дороге?

– Понятия не имею, – отрезала Титоваи добавила: – Я даже не знаю, там ли он!

Домой я вернулась расстроенная. Монастырь!Неужели в наше время еще кто-то прячется от мира за крепкими стенами, чтобыпроводить дни в молитвах?

– Принесла вкусненького? –поинтересовалась Юля.

– Что ты имеешь в виду? – спросилая, аккуратно укладывая на стул у входа пакет с яйцами.

– Ну тортик или кекс…

– Нет, ничего сладкого, но если хочешь,сейчас испеку пирог, яйца есть, мука тоже…

Но не успела я докончить фразу, как Муля,полная радости и не знающая, куда деваться от счастья при виде любимой хозяйки,подпрыгнула и со всего размаха плюхнулась на стул. Мешочек, набитый яйцами,жалобно хрустнул. Желтая жижа потекла на пол. Мопсица, недоумевая, подняла лапуи поглядела на нее.

Прибежавшие Ада и Рейчел не растерялись ипринялись бодро слизывать «омлет».

– Уйди с глаз долой, – вскипела я.

Мопсиха обиженно засопела и спрыгнула вниз.

– Надо ей вымыть лапы и брюхо, –вздохнула Юля и крикнула: – Мулька, топай в ванную!

Я безнадежно посмотрела на пакет. Может, намвообще не покупать яиц? А то последнее время они дальше прихожей не попадают.

Подхватив оставшиеся сумки, я втащила их накухню и принялась рассовывать продукты. В ту же секунду из коридора донессябодрый голос Сережки:

– Кушать дадут? Надеюсь, на ужин будуткотлеты!

Великолепно зная, что сейчас произойдет, язаорала как ненормальная:

– Нет, стой! – и вылетела вприхожую.

Но поздно. Со словами: «Как нет? У нас нечегопоесть?» – Сережа со всего размаха сел на стул.

Раздался треск, это раздавились чудомуцелевшие несколько яиц.

– Идиот! – в сердцах воскликнула я.

– Что я сделал-то? – изумился он ивстал.

Желтые капли стекли на пол.

– Что это? – еще больше изумилсяпарень.

– Яйца, – коротко ответила я.

– Яйца? Чьи?

– Куриные. Лежали на стуле, сначала Муляпрыгнула, а потом ты сел!

– Так это не я идиот, а вы дурынды, –заявил Сережка, – не убрали вовремя, теперь брюки стирать.

– Да уж, – вздохнула я и пошла затряпкой, но не успела добраться до ванной, как входная дверь распахнулась, иКирюшка с радостным воплем влетел в дом.

– Погоди, остановись! – в голосвзревели мы, но он уже плюхнулся на стул и принялся расшнуровывать ботинки.

– Кретин, – припечатал старший брат.

– Чего вы? – изумился Кирюшка.

– Ничего, – вздохнула Юля, –снимайте брюки, братья разлюбезные.

– Что происходит? – раздалось из-задвери, и влетела Катя.

– Не двигайся! – завопил Сережка.

А Кирюшка не растерялся и выдернул стул из-подсобирающейся усесться матери. Катюша, не ожидавшая подвоха, рухнула на пол.

– Дурак, – обозлился Сережка,поднимая Катерину.

– Ну и шуточки у тебя, Кирюшка, –укорила Катя, – я чуть не расшиблась.

– Зато пальто чистое, – ответилмальчишка.

– А вот и нет, – сообщилаЮля, – на полу желток размазан.

Они продолжали ругаться, а я тихонько отползлана кухню и с ужасом увидела, что вкусные и страшно дорогие пельмени «От Палыча»развалились в малоаппетитную кашу. Нет, больше ни за что не куплю яиц.

Городишко Казакино находился в Московскойобласти. От станции Кратово примерно сорок минут в одышливом, воняющем бензиномавтобусе. Когда престарелый «Лиаз» затормозил в центре рыночной площади, яискренне удивилась. Ну кому пришла в голову идея назвать местечко из однойулицы городком.

Довольно широкая магистраль плавно стекала отрынка вниз. На угловом доме красовалась табличка «Проспект Маркса». Очевидно,демократические преобразования не добрались до Казакино, или городские властирешили не тратиться на новые указатели. По обе стороны дороги тянулисьдеревянные избы, покосившиеся, черные. Кое-где виднелись колодцы, скорей всего,в домах не было водопровода. Тишина стояла такая, будто жители вымерли, лишьгде-то вдали истошно кукарекал петух, решивший, что на дворе раннее утро. Снегбодро хрустел под ногами, ясное солнце било в глаза, и я прищурилась. Такогочистого, искрящегося снега в Москве не увидишь, и пахло в Казакино антоновскимияблоками.

За спиной послышался треск и странноепочмокиванье. Я обернулась. Большая мохноногая лошадь тащила розвальни, доверхунабитые упаковками с кока-колой, пакетами засахаренного арахиса и коробками«Принглс». Я невольно хихикнула. Да, далеко зашел прогресс, вместо дров насаночках – любимая жратва американцев, отвратительная и вовсе не полезная.

Правил лошадью молодой парень в короткойсветлой дубленке и темно-синих джинсах. Ноги в блестящих кожаных ботинкахболтались на весу, руками в дорогих замшевых перчатках он сжимал грязные вожжи.

Увидав меня, «конюх» улыбнулся и крикнул: