Ничего не ответив, с гордо поднятым носом явернулась к себе и улеглась, засунув «киску» под голову.

Утром, когда домашние мирно пили кофе, явыползла на кухню и сообщила:

– Кто тронет эту подушку – убью!

– Почему? – изумилась Юля.

– Я могу спать только на ней, иначемигрень начинается.

– Предупредила бы сразу, – вздохнулаКатя и понеслась в прихожую.

Минут десять все толкались в поисках курток,обуви и перчаток. Наконец они ушли, и через секунду во дворе запикалисигнализациями машины. Если я чего и не понимаю, так это зачем ставить охранныеустройства на наши автомобили. У Сережки белый «Форд» 1978 года выпуска. Задниедвери распахиваются с трудом, а передние, наоборот, отходят при каждом удобномслучае, еще регулярно отваливается глушитель, а багажник открывается, толькоесли его предварительно треснуть кулаком по крышке. У Катюши старая «копейка» сабсолютно ржавыми крыльями и отвалившимся бампером, руль у этого, с позволениясказать, автомобиля ходит не только по кругу, но еще и вверх-вниз, словно штурвалу истребителя, и опять же беда с глушителем. Юля в декабре тоже купила себекабриолет.

– Надоело ругаться с Сережкой, –объяснила она, – проси его вечно отвезти, лучше иметь свой.

Теперь наш автопарк украсился «Мерседесом»,сделанным в 1980-м. «Мой персик» – любовно зовет колымагу Юлечка. Машина ивпрямь имеет цвет этого сочного фрукта. Ездит красавец на дизельном топливе,жутко воняет и тарахтит, но новоявленная автомобилистка очень горда исовершенно счастлива. Незадолго до случая с ногой она предложила мне:

– Давай, Лампа, поехали на рынок!

Честно говоря, я побаиваюсь ездить сдомашними, все время жду, что автомобили развалятся на ходу. Поэтомупредпочитаю передвигаться на общественном транспорте.

– Не надо, дома все есть!

– Ерунда, – отрезала Юля, – купимвпрок овощей: картошку, капусту, лук. Пользуйся, пока у меня время свободное.

– Отдохни лучше, – попыталасьускользнуть я, – почитай книжечку, телик посмотри, я чудно на «Автолайне»съезжу.

– Глупости, – фыркнула Юля и велела:– Бери сумки и спускайся.

Поняв, что легче согласиться, чем спорить, япокорно подхватила авоськи и села в «Персик». Первые несколько минут все шлопрекрасно, но тут Юлечка щелкнула каким-то рычажком, и из-под капота раздалсяжуткий, леденящий душу стон.

– Что это? – спросила я, холодея отужаса. – Что?

Как ни в чем не бывало накручивая баранку,Юлечка преспокойно пояснила:

– Мышь попала в вентилятор!

– Кто?

– У меня под капотом мышиноегнездо, – пояснила Юля, – иногда кто-нибудь из грызунов и попадаетпод лопасть.

– Ужас!

– И не говори, потом трупы убиратьприходится.

– Немедленно останови, – приказалая, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота.

– Зачем? – удивилась Юлька, нозатормозила.

– Сейчас же открой капот и выгонинесчастных животных!

– Что ты, – замахала рукамиЮля, – на дворе минус двадцать, замерзнут, бедняги!

– А так погибнут в муках!

Внезапно она уткнулась лицом в баранку ипринялась хохотать.

– Ну и что тут смешного? –возмутилась я.

– Ох, Лампец, – бормотала нашажурналистка, вытирая выступившие слезы. – Ну нельзя же быть такойдоверчивой!

– Ты хочешь сказать…

– Посуди сама, откуда в машине возьмутсямыши, да еще в моторе!

– А стон?!

– Я печку включила, она холодная, вот ивоет, смотри.

И Юля, плавно тронувшись с места, опять щелкнулачем-то. Вновь по салону разнесся невероятный, полный смертельной муки крик.

– Часто она так? – спросила я,поеживаясь.

– Каждый раз, пока не согреется.

Слушая непрекращающийся, рвущий душу стон, яприняла твердое решение: в следующий раз на рынок – только пешком. Лучше тащитьна себе двадцать килограммов, чем леденеть от ужаса.

* * *

Дождавшись тишины, я утащила трубку к себе вкомнату и принялась звонить. На этот раз Колосова откликнулась моментально:

– Алло.

– Извините, мы не знакомы, но мне оченьнужно найти Рагозина Николая Федоровича.

Анна Константиновна помолчала. Потомпоинтересовалась:

– Кто вы? Представьтесь.

– Евлампия Андреевна Романова.

– Мне это ни о чем не говорит, –сухо сказала дама. – Зачем вам Рагозин?

– Трудно объяснить, но очень нужен!

– Приезжайте, – коротко сообщиладама и продиктовала адрес.

Анна Константиновна походила на сельскуюучительницу. Простое, круглое русское лицо с бесформенным носом. Возраст дамыопределялся с трудом: то ли хорошо выглядящая пятидесятилетняя тетка, то лирано состарившаяся девушка. На голове – дурацкая химическая завивка, та самая,когда волосы начинают походить на шерсть больного барана. Брови неаккуратнымидорожками спускаются к вискам, к ним явно никогда не подбирались с пинцетом.Кожа на лице тусклая и будто грязноватая, а фигура напоминает мешок, набитыймукой.

– Раздевайтесь, – холодно велелахозяйка.

Я повесила куртку на крохотной вешалке и вошлав комнату. Из груди вырвался вздох удивления. На столе стояли сразу двакомпьютера, чуть поодаль принтер, факс и еще куча каких-то приборов, мигающихразноцветными лампочками.

– Так зачем вам нужен Николай?

Поколебавшись секунду, я выдаладушераздирающую историю. Лежала в больнице вместе с Настей Звягинцевой. Таскоропостижно скончалась, оставив письмо, которое нужно передать Рагозину. Наконверте указан адрес: Мирославская улица, но там проживают какие-то студенты…

Анна Константиновна тяжело вздохнула:

– Значит, Настя умерла! Много горяпринесла она Коленьке…

– Почему?

Колосова повертела в руках зажигалку, потомвытащила коробочку «Золотой Явы» и сообщила:

– Они учились вместе в институте.Николаша был влюблен в нее, словно подросток. Просто сох, таскал букеты,конфеты.