– Давай, шевелись, залетная!

Я рассмеялась, юноша улыбнулся еще шире ипояснил:

– Моей «Ауди» тут нет шансов проехать,животом снег черпает, а Нюрка везде протащит…

– Где здесь монастырь? – спросила я.

«Извозчик» дернул поводья.

– Внизу, за оврагом, прямо идите, несворачивая, как раз к воротам выйдете, только он мужской.

– Знаю, – отмахнулась я и пошла вуказанном направлении.

Широкая дорога постепенно сузилась до размеровтропинки, по бокам возник лес. Тишина стояла замечательная, лишь под ногамигромко и бодро скрипел снег.

Внезапно тропка резко завернула влево,открылось небольшое сельское кладбище, а за ним старая церковь из красногокирпича. В здании явно шел ремонт, стены были окружены лесами, стекол не было,но купола горели праздничным золотым блеском. Впрочем, ни одного человека настройке я не заметила, лишь пустое ведро валялось у входа.

– Есть кто живой? – крикнула я.

По лесу прокатилось эхо и исчезло.

Дорожка бежала за здание. Там, на заднемдворе, я увидела трехэтажную кирпичную постройку, вход в нее закрывала отличнаяжелезная дверь, на косяке виднелся звонок, я нажала на пупочку, где-то вдалекеразнеслась бодрая трель. В двери приоткрылось небольшое окошко, карий глазуставился на меня, а невидимый рот вежливо спросил:

– Что угодно?

– Рагозин Николай Федорович тутпроживает?

– Извольте подождать, – все так жебезукоризненно вежливо ответил голос, и окошечко захлопнулось.

Я прислонилась к стене и поежилась, морозпостепенно пробирался под куртку, хоть под ней и было два теплых свитера, а всеравно холодно, да и сапоги не предназначены для прогулок по лесу, пальцы ногпревратились в обледенелые деревяшки. Минуты текли томительно, наконецзагремели засовы, и дверь распахнулась.

На пороге стоял высокий молодой мужчина,одетый в нечто, больше всего похожее на черный сатиновый халат, подпоясанныйвитым шнурком. На голове парня красовалась черная же шапочка, а густая бородаполностью закрывала щеки, и только глаза, ярко блестевшие на лице, выдавалиистинный возраст – лет двадцать пять, тридцать, не больше.

– Чем могу служить, дочь моя? –ласково спросил он.

Удивленная таким обращением, я спросила:

– Рагозин Николай Федорович?

– Нет, я отец Филарет, – пояснилпарень.

– А где Рагозин?

Отец Филарет вздохнул:

– У нас нет такого.

– Как же так, – расстроиласья, – вот беда, я столько ехала, устала, замерзла, как собака, и зря…

Юноша покачал головой.

– Вы неправильно меня поняли. ГосподинРагозин теперь носит имя отца Иоанна.

– Слава богу, он тут!

– Не поминай имя Господа всуе, –машинально заявил Филарет и добавил: – Да, тут.

– Позовите его, пожалуйста.

– Пройдемте в приемную, – велелсобеседник, указывая рукой на низенькую деревянную дверь.

Я послушно пошла в указанном направлении иоказалась в небольшой, чисто вымытой комнате с дощатыми, не слишком ровнымиполами. В «красном» углу висели иконы, стены украшали картины божественногосодержания, небольшой диссонанс в обстановку вносила лишь табличка в углу«Ответственный за пожарную безопасность о. Феоклист».

Вошедший следом за мной мужчина сел на стул ипроизнес:

– Слушаю вас.

– Мне нужен Рагозин, то есть отец Иоанн.

– Дочь моя, – с выражением истиннохристианского терпения на физиономии завел отец Филарет, – вы приехали вмужской монастырь, здесь на разговоры с женщинами благословили лишь меня.

– Я вам не дочь, – отрезал мойязык, – и скорее больше гожусь в матери, ладно, в старшие сестры.

– У служителей Господа нетвозраста, – спокойно пояснил парень. – Вам лучше объяснить мне цельвизита.

Минут через десять, выслушав рассказ, он безвсяких эмоций сообщил:

– Посидите в приемной.

Не успела я открыть рот, как собеседникбыстрым шагом вышел, слегка задев меня «халатом». Снова потянулось время. Вкомнате стояла жара, я расстегнула куртку, сняла шапку и размотала шарф. Но, неуспев согреться, поняла, что меня поджидает новое испытание. Страшно захотелосьесть и, что хуже, пописать. Как назло, откуда-то изнутри монастыря началинаползать запахи готовящейся еды: только что сваренной гречневой каши и чего-топеченого, хлеба или пирогов. Монахи явно собирались трапезничать. В головемоментально всплыли главы романа Мельникова-Печерского «В лесах». Писательсамозабвенно описывал быт церковнослужителей и посвятил много страниц рассказамо постной еде – грибах, соленьях и моченьях, фруктах, киселях, варенье, орехах…

Желудок начал сжиматься. Минут через десять ясовсем измучилась, не понимая, чего хочется больше – в столовую или туалет.Когда оба желания достигли пика, дверь распахнулась и в комнату вошли двое.Один – уже знакомый отец Филарет, другой – невысокий худощавый мужчина с редкойрыженькой бородкой.

– Вы Николай Федорович Рагозин! –обрадованно вскочила я на ноги.

– Отец Иоанн, – спокойно поправилвошедший и продолжил: – Отец Филарет сообщили, будто у вас какая-то неотложнаянадобность, требующая моего присутствия.

Завороженная старомодными оборотами егобезупречно правильной речи, я начала излагать суть дела. Николай слушал неперебивая. Его слегка выпуклые, грязно-зеленые глаза смотрели без всякоговыражения, на лице не отразилось никаких эмоций. Только при сообщении о смертиНасти он быстро перекрестился. С ним было очень трудно разговаривать. Да иразговором монолог назвать нельзя. Трижды повторив одно и то же и не дождавшисьникакой реакции, я не выдержала и спросила:

– Николай, то есть отец Иоанн, вы меняслышите?

– Спасибо, что взяли на себя тяжесть иприехали сюда, дабы сообщить об успокоении рабы божьей Анастасии, –выдохнул Рагозин.

Я так и подскочила на месте:

– Значит, вы мне поможете?

Парень, не дрогнув ни одним мускулом, заявил:

– Помолюсь о душе новопреставленной.

– Тут не молитвы нужны, – фыркнулая, – а конкретные действия. Давайте договоримся, что я завтра подвезу вамдоллары и письмо, а вы ищите Егора.