Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жди теперь мести, Катя. Нет никого ужасней, чем властный мужчина с уязвлённым самолюбием.
Персональный Иисус
Развод пришёл вместе с финансовым кризисом. Катерина пыталась устроиться на работу, но, на полдня её никуда не брали, – ни в еврейскую музыкальную школу, ни в бухгалтерскую фирму секретарём. Зарабатывала она себе с сыном на жизнь уроками игры на фортепьяно, благо, учеников сразу появилось восемь человек. Денег в те дни было в обрез, поэтому Катя экономила – готовила только ребёнку, аккуратно рассчитывая его рацион, чтобы хватало и на питательную еду, и на лакомства. Сама же она ела гречку, бутерброды и яичницу, недорого и без особых хлопот. Впрочем, такая диета её вполне устраивала, тем более, что это бедствие не могло продолжаться долго, – скорее рано, чем поздно, она нашла бы себе приличную работу, либо набрала бы ещё учеников и открыла студию.
В тот день проливной дождь стоял за окном сизой стеной, такой привычной для этого города в ноябре. Была ненавистная Кате четвёртая суббота месяца. В три после полудня явилась бывшая свекровь и забрала ребёнка на предписанные судом полтора дня, Катерина осталась в доме одна. Эти выходные дни без сына были невыносимы. Ей хотелось выть, лежа на полу, и скрести ногтями паркет.
Она высыпала на холодный стол мозаику из трёх тысяч кусочков, словно намереваясь сложить из них слово «вечность», хотя на коробке были изображены цветы и чайный прибор. Ей нужно было отвлечься от тупой боли в голове и в груди, от тоски, сосущей и ноющей где-то в горле. Суббота ещё не закончилась, далеко не закончилась, до вечера воскресенья нужно было как-то дожить.
Чайник строго щёлкнул и прекратил пыхтеть; ливень стал слышен более отчётливо. Он не просто шумел, он виртуозно играл на ударной установке крыши и водосточной трубы. Кате казалось, что она слышит чёткий ритмический рисунок, – джазовые синкопированные ходы, – их прихрамывающая пляска раздавалась над её головой. Послышались раскаты грома. Катерина накинула на плечи пальто и вышла во двор, под навес. На улице было свежо, вода ручьями струилась и бежала под невысокую горку, на которой стоял дом. Катя с удовольствием закурила. Пахло осенними листьями и дымом из камина соседнего дома. А у неё не было даже лишних четырёх долларов на дрова. Подумав об этом, Катерина усмехнулась. Бывают же времена! И тут подъехал её персональный Иисус. Он запарковал элегантный автомобиль у её пустого гаража и вышел знакомиться. Высокий, худой, в строгом чёрном пальто с металлической брошью на лацкане. Длинные стройные ноги под чёрными джинсами. Неожиданно – синие кроссовки с красными шнурками. Вероятно, Иисус считает себя модником. Золотые волосы множеством мелких прядей закрывают высокий лоб. Ровные, чуть желтоватые зубы сжимают «Парламент».
– Подкурить можно? – Иисус озабоченно наклонился к её руке; Катерина чиркнула зажигалкой.
Они молчаливо курили, рассматривая проступавшие в потоках дождя выразительной чернотой стволы деревьев. Иисус оказался высоким, под два метра; его белые руки с длинными ногтями были покрыты кривыми шрамами.
– Мастерить люблю с детства, инструментами резался – ответил Иисус, заметив немой вопрос в глазах Катерины, разглядывающей его кисти. Всё верно, Иисус и должен плотничать.
Наконец, они зашли в дом. Он привёз продукты: грудинку индейки, пакет картофеля, лук, огурцы и помидоры – самые дешёвые, сорта «Рома» – продолговатые и, как правило, безвкусные. Лук, который он принёс, был мелким, сорта «жёлтый глобус», тридцать девять центов за фунт, огурцы – тоже смотреть не на что. Овощи он выбирать совсем не умел, либо парнем был прижимистым и любил экономить.
Он сел за барную стойку в кухне. Катерина включила духовку для разогрева, достала грудинку индейки из пакета, натёрла её солью и специями. Белого вина у неё не было, зато была бутылка шампанского, оставшаяся от визита подруги.
– Будешь? – предложила Катя Иисусу, достав бутылку из холодильника. Он отшатнулся, видимо, от неожиданности.
-Нет, нет. Я не пью. Я лучше молока.
Катерина достала коробку молока и передала ему. Иисус взял с полки бокал для красного вина и деловито наполнил его до краёв непривычным для бокала напитком.
Катя открутила проволоку, вынула пробку, плеснула шампанского на дно большого керамического блюда. Сорвала тимьяна, шалфея и розмарина прямо с грядки на подоконнике, уложила грудинку в ещё потрескивающее пузырьками шампанское, украсила изящным букетом любимых трав и отправила в духовку. Иисус внимательно наблюдал за её действиями.
– Тоже хочу научиться готовить, – произнёс он, допив молоко.
– Пора бы, – заметила Катерина, – тебе сколько лет?
– Двадцать пять.
Выглядел он ещё моложе. Как сексуальный партнёр сначала он совершенно не заинтересовал Катерину. Широко посаженные глаза, длинный, приплюснутый к низу, как клюв гусёнка, нос. В его лице было что-то беспомощное, и, в то же время, волевое. Печальные, чуть опущенные уголки губ, которые совершенно не хотелось поцеловать. Однако, с ним ждать вечера воскресенья было гораздо веселее, чем одной.
Пока он наливал себе ещё молока и церемонился с вверенным ему заданием – нарезкой овощей для салата, Катя быстро выпила всё оставшееся в бутылке шампанское и совсем не опьянела.
– Давай, затопим камин, – предложил Иисус.
– Дров нет.
– Так поехали, купим!
Катерина села к нему в машину с ощущением, что так было и будет всегда. Он купил дров, ещё две бутылки шампанского, и они вернулись.
Зайти домой из промозглой темноты оказалось удивительно приятно. Из кухни струился мягкий оранжевый свет, жаркое в шампанском благоухало тёплым, чарующим ароматом. Вскоре они уже сидели перед пляшущим под джазовые синкопы дождя пламенем, раскрасневшись, то ли от огня, то ли от шампанского. Катерина и не собиралась соблазнять этого мальчишку.
Пришло время ужинать. Иисус восхищался и ароматной грудинкой, и рассыпчатым печёным картофелем, и бесхитростным салатом из огурцов и безвкусных помидоров. Они выпили третью бутылку шампанского. Одна тема разговора сменяла другую, от Кустурицы к конституции, от конституции к капустному супу. Два путника, они жаловались друг другу на всё несправедливое, что постигло их на дороге друг к другу. Стрелки скользили по циферблату и корчили им смешные рожицы, но они пили чай, варили кофе, разогревали жаркое и вновь его ели, пока не оказалось, что скоро рассвет.
В шесть утра он поднялся и ушёл. Катя упала в постель и моментально уснула. Он разбудил её нетерпеливым звонком. «Я хотел сказать спасибо за то, что ты есть. Я никогда ещё не встречал таких, как ты», – произнёс Иисус в трубку. «Каких – таких?» – спросила Катя. «Трудно сказать. Настоящих. Русских», – ответил он.
Катерина немного поспала, а в полдень он вновь появился на её пороге. Дождь прошёл, озолочённый солнцем сад торжествовал. Иисус предложил убрать листья под огромными клёнами, и она, конечно, согласилась. Пока он, скинув куртку, орудовал граблями в саду, Катя пекла тонкие блинчики и невольно любовалась им через окно. На него было приятно смотреть; работал он грациозно, ритмично, с большой охотой. Когда он закончил, блинчики были готовы, и Катя угощала ими Иисуса, посыпав их сахаром с корицей, потому что ни варенья, ни мёда в доме не было.