Гости, собравшиеся вокруг него, стали спорить. Мужчины поддерживали, женщины отстаивали отношения и семейные ценности.

Тогда Полина, подхватив беседу, обратилась к своим собеседникам:

– Впрочем, любовь бывает разная, согласитесь. Так уж получилось, что одним словом мы называем и любовь к сладким десертам, и любовь к детям, и любовь к родителям, и безумную, изматывающую любовь-страсть, и тихую, семейную любовь-счастье, и быструю любовь-интрижку, которая дарит мужчине и женщине легкое, ничем не обязывающее развлечение, и любовь к морю, и любовь к хорошему вину, и еще сотни разных Любовей… Может, просто из-за бедности нашего языка мы путаем понятия, путаем себя и своих возлюбленных? Может, если бы у каждой любви было особое название, мы бы перестали морочить друг другу голову?

– Ох, а я люблю умных женщин! – поднял бокал один из мужчин, предлагая выпить за Полину.

– Знаешь, Полиночка, ты права, все дело в словах, – поддержала ее хозяйка вечера. – Вот на турецком языке для слова «капля» есть несколько значений. Например, «дамла» – это капля, уже упавшая на землю. А «сибель» – это капля в полете. Это мне один турок рассказал, – мечтательно протянула женщина и, спохватившись, покосилась на супруга, стоявшего вдалеке со своими приятелями.

В этот момент подошли официанты, разносившие закуски на широких подносах, и Полина отступила на шаг, пропуская одного из них. Но тут же и брюнет, видимо, сделал то же самое, так что на мгновение они сомкнулись спинами, и она почувствовала, как ее обожгло его прикосновением. «Мои чувства к тебе – это «сибель», капля в полете, еще не прикоснувшаяся к земле, а твои ко мне – «дамла», – подумала Полина. Но не отступила. Да и он продолжал стоять, так что они подпирали друг друга и, наверное, довольно забавно смотрелись со стороны. Но никто из гостей этого, похоже, не замечал.

– Ой, это как любовь Наташи Ростовой, – радостно вставил слово чиновник. – Любовь к Болконскому – это одно чувство, а семейное счастье с Безуховым – это, как говорится, совсем другая история.

Вокруг засмеялись тому, как он по-чиновничьи коряво интерпретировал Толстого. Но чиновник этого не заметил, а похоже, вспомнив собственную семейную жизнь, опять приуныл. Так что Полине захотелось подбодрить его.

– А вообще жизнь у нас одна, а мы ее проживаем так, будто у нас их, как у кошек, девять. Как будто у нас сейчас не жизнь, а репетиция. Тратим свое время на людей, которые нам неприятны, на жен, которые нас не любят, на мужчин, которые нами пренебрегают, на ложь в чувствах и словах, на затянувшиеся отношения, в которых есть только привычка и усталость. Кажется, что мы готовы тратить жизнь на все, кроме любви и счастья. Так не должно быть!

Она чувствовала спину брюнета, удивляясь, как мало ей самой нужно для счастья.

– А как же должно быть? – робко спросил чиновник.

– Очень просто: в жизни нужно делать то, что хочешь. Любить тех мужчин, которых любишь, говорить то, что думаешь, пить и есть сколько хочешь… – Тут она покосилась на обрюзгшую фигуру чиновника: – Но все же не злоупотреблять этим, – со смешком добавила она. – Нужно петь – если хочешь петь, спать столько, сколько хочешь спать, плакать – если слезы просятся наружу, смеяться – если смешно, целовать того, кого очень хочется поцеловать.

Тут чиновник громко чмокнул ее в щеку оставив на ней след от вина. Вокруг засмеялись и захлопали. А он уже и сам испугался своей смелости.

– Для начала неплохо, – развеселилась Полина. И подумала, что, пожалуй, сегодня он задаст своей надменной женушке хорошую трепку.

И в этот момент она услышала за своей спиной:

– И все же есть поступки, которые нужно совершать только в фантазиях. Есть слова, которые лучше оставлять недосказанными. Есть мечты, которые должны оставаться мечтами. Без мечты ведь так трудно жить…

Он говорил так, словно обращался к ней, и Полина услышала в его словах горечь. Его собеседники опять стали спорить, а Полина чувствовала, как ее спина взмокла, а голову бросило в жар. Было душно, и они, соприкасаясь телами, заводили друг друга и распаляли.

– Глупо скрывать свои чувства, ведь другой жизни у нас не будет, – ответила на это Полина, обращаясь к своим собеседникам. – Если мы не скажем тому, кого любим: «Я люблю тебя!», то не скажем этого никогда. И человек будет жить без нашей любви, даже не подозревая о наших чувствах.

Ей показалось, что гости потеряли нить разговора, как, впрочем, и те, кто стоял рядом с брюнетом. Ведь они говорили не с ними. Они говорили друг с другом. Но тут зазвучала музыка, и хозяйка вечера, взяв в руки микрофон, объявила белый танец. Полина почувствовала, как брюнет вздрогнул и его спина напряглась. Интересно, ждал ли он, что она пригласит его на танец, или, наоборот, испугался этого? Но она не собиралась испытывать судьбу и навязываться ему. Поэтому, обворожительно улыбнувшись, пригласила на танец молодого блондина, который, как она заметила, весь вечер поглядывал на нее, не решаясь подойти ближе. Казалось, что его губы были испачканы в помаде, но, приглядевшись, Полина увидела, что это не помада, а красное вино. И это еще больше очаровало ее.

Он был высокий, красивый, хотя и слишком молодой, еще недостаточно мужественный, зато от него исходил потрясающий запах, терпкий, волнительный. И Полина, уткнувшись ему в плечо, невольно замурлыкала, как кошка. Он удивленно посмотрел на нее сверху вниз. А она, засмеявшись, прильнула к нему ближе, и ей было приятно почувствовать, как его сердце бешено заколотилось, а тело напряглось. Он был еще слишком молод, чтобы уметь прятать свои чувства и мучить женщин напускным равнодушием, все его желания и эмоции были как на ладони. А это то, чего ей сейчас так не хватало.

– Вы говорили, что существует много разных любовей… – хрипло прошептал ей на ухо. – А вы сами любите кого-нибудь? Ваше сердце занято или свободно?

Вместо ответа Полина притянула его и тихонечко поцеловала в ухо, так что жилка на его шее учащенно забилась, а руки взмокли.

– Занято или свободно? – повторил он вопрос. Но она опять не ответила. Врать не хотелось, а правду знать никому было не нужно. Она тайком, из-за плеча своего кавалера, посмотрела на брюнета. Он танцевал с хозяйкой вечера, так же исподтишка поглядывая на Полину. Она зажмурилась, подумав, что сегодняшний вечер хочет провести в объятиях этого милого молодого парня, который так страстно сейчас сжимал ее руку, что ей даже было чуть-чуть больно. Ей хотелось, чтобы ее любили, и она чувствовала, что любовь – это то, что он готов был бросить к ее ногам. Она в последний раз посмотрела на брюнета, что-то рассеянно рассказывавшего немолодой супруге банкира, и, расслабившись, окунулась в новые чувства.

Полина думала, что никто сегодня не заметил, как они с брюнетом стояли спиной к спине, а потом, танцуя с другими партнерами, поглядывали друг на друга, стараясь не встретиться взглядами. Но она ошибалась. За одним из столиков, допивая уже третий бокал бордо, сидела журналистка светской хроники Женя Курицына. Она поигрывала своим жемчужным колье на шее и, загадочно улыбаясь, смотрела то на певицу, то на известного бизнесмена, красавца брюнета. Она получила хороший нагоняй от главного редактора за то, что не взяла у Полины интервью, но теперь, похоже, у нее появлялся материал получше. Она подозвала официанта и попросила еще один бокал. А потом, окрикнув его, потребовала еще и закуску. И десерт. Когда у Жени Курицыной поднималось настроение, у нее тут же разыгрывался нешуточный аппетит.