— Пожалуй, — согласился я. — Запах у него подходящий — металлический.

— Что Вы имеете в виду? — спросила меня пустота справа озадаченным голосом.

Мне пришлось снова описывать свою, усилившуюся после открытия Татьяны, особенность, выслушивать удивленные восклицания и дважды уверять Гения, что ни с чем подобным мое обоняние еще не сталкивалось.

— Возможно, это внешняя охрана, — предположил я. — Их руководитель упоминал о такой возможности и от него тоже неприятный запах исходит — правда, не такой.

— Выясните это, — снова вернулся Гений к повелительному наклонению. — В частном порядке. Главе докладывать будем, когда я у нас справки наведу.

В машине повисло молчание.

— Вы детей успели просканировать? — напомнил я Гению цель его визита на землю.

— Да, — ответил он задумчиво, — похоже, они все разные.

— В каком смысле разные? — настаивал я.

— К примеру, стремления к подавлению в ваших нет, — решил он, видимо, успокоить меня. — Они однозначно настроены на свое признание, но и на мирное сосуществование. Возможно, упомянутая Вами теория мальчика имеет под собой основу. Я с интересом почитал бы его работу о самодостаточности — передайте мне копию, пожалуйста, когда он закончит.

— А моя дочь? — сдержанно поинтересовался я.

— Мир, где царит несправедливость, не уживется с красотой, — вдавила меня в сидение очередная шарада. — Не надо озвучивать то, что Вы подумали — я объясню. Для Вашей дочери главное — гармония. Она стремится создать ее всегда, везде и любыми средствами. А вот неудача в этом для нее — это трагедия. Она только выглядит абсолютно уверенной в себе… — В пустоте возле меня раздался короткий смешок. — Защитная мимикрия — вещь всегда полезная. В глубине души Ваша дочь ранима как любая красота. Именно поэтому ей жизненно нужен этот мальчик — он устойчив, как скала, на которую она всегда может опереться.

— А ему что от нее нужно? — натянуто спросил я, вновь уязвленный занятым центральным местом в жизни своей дочери.

— Наверно, то же, что и Вам, — милостиво добил меня Гений, поставив на одну доску с юнцом. — Зачем Атланту небо?

Я категорически отказался от дальнейшей игры в загадки. В машине снова воцарилась тишина.

— Я не хочу показаться Вам невежливым, — через несколько долгих минут опять не выдержал я, — но теперь, когда Ваша миссия здесь выполнена, может, Вам пора возвращаться?

— Давно пора, — уверил меня невидимый насмешник. — Вот сижу и жду.

— Чего? — непроизвольно нарушил я только что данное себе слово не задавать больше вопросов.

— Когда Вы меня назад доставите, — невозмутимо ответил Гений. — Понимаете, у признания моих скромных достоинств есть обратная сторона — мне запрещен доступ на землю. Так что без Вас я вернуться не могу.

— А как же Вы..? — окончательно забыл я о собственном слове.

— А-а, — довольно протянул он. — Вот Вам еще одно преимущество дружественных отношений со светлыми. Анатолий как-то рассказал мне, что для вывода из невидимости нужен физический контакт — он сам это случайно обнаружил. Вот я и подумал, что, может быть, и в другой транспортации…

Зачем я закрыл глаза, не знаю — все равно я его не видел. Мне нужно было уши закрывать — в которых эхом прозвучала трогательная просьба Гения предложить ему руку перед отправкой на землю, поскольку он волнуется. Перед закрытыми глазами услужливо замелькали моменты его побега на землю, созерцая которые, я немного успокоился. Ни в одном из них один из наших лучших умов не появился в явном виде, что делало инкриминирование мне его похищения довольно затруднительным.

Я молча протянул ему руку и представил себе его апартаменты, где бережно усадил его наощупь на ближайший стул и, также молча, кивнул, вызывая в памяти свою машину.

— Про внешнюю охрану не забудьте! — придала мне существенное ускорение прощальная фраза Гения.

Возможно, это было пустым ребячеством, но к карающему мечу я обратился не сразу. Сначала я хотел вооружиться несомненными доказательствами слежки за скалистой опорой моей дочери.

Прямо на следующий день я убедился, что она уже в курсе моего разговора с ним, и еще раз уверил их обоих, что все хорошо и даже очень замечательно, и мы вернулись к нашему обычному распорядку дня. За одним исключением — я всякий раз провожал своего юного подзащитного до подъезда, на ходу заканчивая разговор с ним. Через неделю наблюдения сомнений у меня больше не оставалось.

На телефонный звонок карающий меч ответил сразу и, нужно отдать ему должное, в серьезность моего срочного приглашения на землю поверил без лишних расспросов, как только я упомянул Дариного приятеля. И даже машину нам без промедления обеспечил.

В тот день я отменил нашу уже традиционную встречу с подрастающим поколением, и, судя по Дариным словам, они с юным мыслителем тоже решили отправиться из университета прямо по домам.

Не очень доверяя их намерениям, я настоял на том, чтобы мы с карающим мечом лично удостоверились, что они после занятий действительно направились к метро. В очередной раз я порадовался тому, что юный мыслитель живет на окраине — мы добрались к его дому по окружной, где я выжал из казенной машины все возможное.

Карающий меч лишь кивнул, когда я объяснил ему, что в машине могу пропустить соглядатая, и мы устроились дожидаться развития событий прямо у подъезда юного философа. По разные его стороны — мне показалось, что мой вынужденный напарник старается дистанцироваться от меня в инвертации не меньше, чем я от него.

Соглядатай появился за несколько минут до своего объекта наблюдения. На этот раз едкий запах подступал ко мне постепенно, но не стал от этого более приятным. Миновав меня, его источник задержался на мгновение у подъезда и тут же скрылся в нем. Я осторожно пошел вслед за ним, но он уже стремительно удалялся вверх по лестнице. Я ринулся следом за ним, подгоняемый сзади другим острым химическим запахом.

Мы взлетели на этаж приятеля Дары только для того, чтобы увидеть его закрывающуюся дверь и услышать затем щелчок замка.

— Не понял, — озадаченно призналась пустота рядом со мной.

В это время загудел лифт. Пошарив в пустоте рукой, я нащупал плечо карающего меча и потянул его за собой в дальний конец коридора. Оттуда мы и наблюдали, как юный мыслитель неторопливо вышел из лифта, подошел к своей двери, набрал код на замке и безмятежно вошел внутрь своей квартиры.

Судя по неотступной аммиачной вони, мы с карающим мечом оказались у его двери одновременно. Оттуда не доносилось никаких звуков — ни удивленных возгласов, ни обмена фразами, ни шума борьбы.

— Пошли в машину, — тихо бросил я через несколько минут напряженного