выдернуло — его рук дело. И в инвертации он всех по-разному ощущает — может, по крайней мере, отдел с ходу определить…

— А что в этом странного? — отозвался я, чтобы выиграть время на осмысление услышанного.

— Еще раз, — замер карающий меч на полуслове.

— А ты нет? — искренне удивился я.

Он закрыл глаза и на этот раз молчал дольше.

— А ты, я так понимаю, да, — снова уставился он на меня цепким взглядом. — Об этом кто-то знает?

Я не счел нужным сообщать ему, что глава моего отдела, испытав на себе проникновение в инвертацию, счел нецелесообразным распространять этот навык среди наших сотрудников — до того момента, когда Гений найдет способ смягчить его последствия.

— Зачем? — небрежно пожал я плечами.

— Ты можешь себе представить, — продолжал сверлить меня взглядом карающий меч, — что получится из мелкого — с такими-то родителями — когда он к нам попадет? А теперь и твоя … девчонка туда же? К ним же теперь впору личных телохранителей приставлять!

— А это не твоей ли службы обязанность? — Я похолодел, вспомнив способность Дары определять враждебные намерения лишь по эфемерной эмоциональной составляющей.

— А моей службе крылья подрезали, — огрызнулся карающий меч. — И как бы не из того же источника. Вот нутром чую какое-то непонятное движение в глубинах, а если я чего-то не понимаю — это не к добру.

Я без малейших колебаний вновь возложил на себя обязанности единоличного телохранителя своей дочери. В этом, мы с карающим мечом, к моему удивлению, оказались едины — посвящать ее опекуна в сложившиеся обстоятельства было рискованно. Адекватностью реакции он никогда не отличался, и даже попробуй он скрыть свою панику, юный любимчик светлых тут же это учует.

Мне же ввести его в заблуждение помог, как ни странно, он сам. На сей раз я решил следовать за ними с Дарой в видимости — не хотелось подпитывать их беспечность в отношении постоянного присутствия инвертированного ангела неподалеку. И мои истинные намерения прекрасно замаскировались текущей операцией, к которой карающий меч, разумеется, подключил юное дарование, что и дало мне повод искать их с Дарой общества каждую их свободную минуту.

Признаюсь, поначалу это новшество в общении с моей дочерью было мне в тягость — особенно, при виде ее откровенного удовольствия от того, что ей больше не нужно покидать своего кумира ради встреч со мной. Я все время подталкивал последнего к высказыванию своих соображений по тем или иным аспектам нашего вынужденного сотрудничества, чтобы у него не было времени сканировать мое эмоциональное состояние.

Говорил он хорошо — спокойно, уверенно, с глубокой убежденностью и без повадок провинциального фокусника, присущих его родителю. Всегда по существу, не растекаясь мыслью по древу, но с прочной и очевидно хорошо продуманной аргументацией — и, вновь не скрою, довольно скоро ход его мыслей начал вызывать у меня настоящий интерес.

Больше всего меня заинтриговали его рассуждения о самодостаточности человеческой личности — практически недостижимой в тепличных, комфортных условиях и потому столь редко встречающейся среди людей. Крайне странно было слышать собственно наши идеи о незаменимости испытаний в формировании этой самой личности — от наследника светлых, с маниакальным упорством пытающихся вести человечество за руку на всех этапах его развития.

Я предложил юному ревизионисту провести объемный анализ данного вопроса — с исторической, географической и социальной точки зрения — в надежде подбросить свою личную вязанку хвороста в явно разгорающееся пламя несогласия с доминирующей доктриной.

Одним словом, вырвавшись из-под ежеминутного подавляющего влияния светлых, Дарин приятель оказался довольно интересным собеседником, и, чтобы не испортить впечатление, я даже сознание его не сканировал, когда он увлекался и ронял мысленный блок.

А вот в отношении моего сознания деликатность оказалась не ко двору, как показалось мне однажды спустя некоторое время.

В тот день я отвез домой сначала Дару, а потом уже ее приятеля — очень оживленный у нас с ним разговор получился. И в самом его разгаре перед моим мысленным взором возникла четкая до пронзительности картина искусственного луга.

— Здравствуйте, надеюсь, не помешал, — тут же раздался у меня в голове чрезвычайно возбужденный голос Гения. — Вы мне срочно, очень срочно нужны!

— Буду через пятнадцать минут, — мысленно ответил ему я, донельзя встревоженный.

Высадив юного философа, я немедленно выехал на уже пустынную к вечеру дорогу вдоль реки, съехал на обочину, заглушил машину, перешел в невидимость и одним мысленным броском перенесся к Гению.

Он ждал меня в своих апартаментах на ногах и, судя по всклокоченному виду, метался туда-сюда перед моим приходом. Увидев меня, он мгновенно приложил ладонь ко рту и резко замотал головой. Я проглотил все свои вопросы и лишь вопросительно глянул на него.

— Очень рад Вас видеть, — беззаботно почти промурлыкал он. — Пойдемте, я хотел проверить, насколько ощутимы новые ловушки на Пути.

Скрипнув зубами, я молча пошел за ним к массивной двери. На этот раз он открыл ее сам, еще до того, как мы к ней приблизились, и, ступив через проход, резко захлопнул пинком ноги.

— Блок, — коротко велел он мне совершенно другим тоном.

Уже вообще не зная, что думать, я поставил мысленный блок, все также не сводя с него глаз.

— Услышать нас здесь вряд ли смогут, а мысли лучше придержать, — лихорадочно забормотал он, и, не переводя дыхания, продолжил, обращаясь уже ко мне: — Мой дорогой Макс, я должен, просто обязан встретиться с этим полукровкой!

— У него есть имя, — неожиданно вырвалось у меня.

У меня и мысли не было защищать юного мыслителя — скорее всего, меня покоробило это прозвище, которым глава нашего отдела однажды окрестил и мою дочь. Кроме того, у меня возникло стойкое подозрение, что такая срочная необходимость возникла у Гения в результате прослушивания наших разговоров на земле.

— Да-да, Вы совершенно правы, — виновато забулькал Гений, — это было очень невежливо с моей стороны. Да и потом — они не полу-, они, скорее — наша свежая кровь, и мне просто необходимо выяснить ее состав.

— Какой состав? — Осознав, что ни о какой опасности и речи нет, я почувствовал, что закипаю. — Зачем он Вам?

Почти заикаясь от нетерпения, Гений поведал мне о своей негласной встрече со светлым подкидышем, о доминанте подавления в его сознании и о своей неотложной необходимости выяснить, является ли она типичной для всех ангельских детей.

При слове «всех» мое возмущение намерением несакционированного вторжения в мысли неопытного юнца взвилось вверх кипящим гейзером.

— Вы хотите просканировать его сознание? — поинтересовался я сквозь зубы.

Гений радостно закивал.

— И моей дочери тоже? —