под него. Я с нетерпением жду подходящего случая, чтобы поинтересоваться, заметил ли он, как ему здесь все удается.

Второе лишение чувства исключительности далось мне с куда большим трудом. В немалой степени потому, что на сей раз Гений отвел мне роль железных опилок, притянутых мощным магнитом. Или мошки, неотвратимо привлекаемой ярким светом.

Я внес небольшие коррективы в свое предыдущее предположение: по всей видимости, необъяснимая склонность Гения к светлым начала играть злые шутки с его окружением. Впрочем, нельзя было также исключать пагубного влияния одного из наиболее испорченных экземпляров правящего большинства на не закаленный в земных условиях разум.

— Вас не интересует, что он хочет скрыть от Вас? — постарался я напомнить Гению цель его контакта с беглым хранителем.

— Очень интересует, — согласно закивал он. — Но я хочу, чтобы он сам открыл мне свои секреты. Я собственно и раньше его сознание не сканировал совершенно сознательно — мне нужно его доверие.

Я с легкой обидой отметил про себя, что во время моей с ним первой встречи он без колебаний вторгся в мое сознание — очевидно, мое доверие представлялось ему само собой разумеющимся.

— Тогда подскажите мне, пожалуйста, — натянуто произнес я, — где я могу его разыскать. Мне просто на месте не стоится — так и тянет реализовать его надобность.

— Не получится, — покачал головой Гений. — Вы Пути не знаете.

Я твердо запретил себе переспрашивать и удивленно таращить глаза. Оказалось, что после нескольких печальных экспериментов с проникновением наших сотрудников в созданную реальность, Гений решил минимизировать риск ее уничтожения. Он окружил нашу крепость полосой изощренных ловушек и препятствий, оставив между ними запутанный проход, который он назвал Путем и держал в строжайшей тайне.

— Секрет секретом остается, когда владеет им один, — пояснил он с чрезвычайно самодовольным видом. — Я думаю, внешние охранники светлых много бы дали, чтобы заполучить его схему. Решение получилось довольно изящным: неощутимый барьер не перекрывает ни зрение, ни слух, ни обоняние — и в то же время гарантированно препятствует, с одной стороны, нашему негативному воздействию на уникальный объект, а с другой — попыткам светлых проникнуть в нашу скромную обитель.

— А что произойдет с тем, кто все же попытается его преодолеть? — не выдержал я.

— Аннигиляция, — небрежно бросил Гений.

— Как при распылении? — задохнулся я. — Без какого-либо разбирательства и официального приговора? Нас же обвинят в превышении полномочий!

— А кому, Вы думаете, наш Творец поручил разработку распылителя? — удивленно глянул на меня Гений. — Принципы его работы — это наша интеллектуальная собственность. А количество созданных экземпляров и их модернизацию Творец не оговаривал.

— Значит, без Вас пройти через этот барьер невозможно? — уточнил я.

— Никак, — радостно закивал он. — Поэтому я Вас провожу. Где Вы договорились с Анатолием встретиться?

— Нигде, — замялся я, предчувствуя новые осложнения. — Я думал прямо к нему отправиться. С Вашей любезной помощью, конечно, если бы Вы согласились указать мне дорогу к месту его пребывания.

Гений молчал какое-то время, глядя на меня с недоверчивым восхищением.

— Хотел бы я попасть однажды в обитель этой простоты, — промурлыкал он, мечтательно прикрыв глаза, и затем встряхнулся. — Мой дорогой … Вы позволите? … Макс, мы не на земле. Здесь наше общение со светлыми практически исключено. Лишь на уровне внешней охраны наша обитель соединена с ними тоннелем — достаточно узким, чтобы избежать массированного вторжения с любой стороны. На всех остальных уровнях — особенно, необитаемых у нас — входы в нашу обитель просто замурованы. И даже здесь светлые держат под контролем большую часть нашей общей реальности. Вы хотите вот так запросто угодить к ним в руки на их территории?

Я признал необходимость возвращения на землю. И ожидания — Гений настоял на секретности моей встречи с Анатолием. Передача умения блокировать мысли светлому, сказал он, скорее всего встретит решительные возражения со стороны главы нашего отдела. Ему он сообщил, что хочет — перед важнейшей встречей — еще раз подвергнуть проверке мою безвредность для его творения.

Наконец, почти через сутки, я снова стоял рядом с ним перед массивной дверью. Она открылась почти мгновенно — и я бы чрезвычайно гордился скоростью воссоздания картины луга и леса в своем сознании, если бы не энтузиазм Анатолия в телефонном разговоре накануне, когда мы обсуждали место встречи.

Выйдя наружу, я пошел вслед за Гением по лугу — шаг в шаг, как несколько раз повторил он. Практически на каждом из этих шагов я испытывал некое сопротивление, но, скорее всего, это была реакция сознания на риск исчезнуть, испариться, аннигилировать — причем совершенно бездарно, впустую, бесцельно, словно оступившись в топком болоте.

Сцепив зубы, я мысленно повторял себе, что это — Путь к безопасности моей дочери.

Когда луг закончился, Гений проводил меня к назначенному им же месту, и я по достоинству оценил его выбор. По дороге оказалось множество легко узнаваемых ориентиров, чтобы я без труда нашел путь назад, и с нашей стороны подойти к нему можно было скрытно, тогда как со стороны светлых большая часть пространства была открыта всем взорам.

Всю дорогу Гений сетовал на невозможность хотя бы заочного знакомства с Татьяной — открытие последней исключило его присутствие на встрече в инвертации. Указав мне издалека небольшую поляну на другом конце леса, он тут же ушел, бубня себе под нос, что любые вызовы творческой мысли лишь стимулируют ее развитие.

К концу встречи с Татьяной и Анатолием я полностью с ним согласился. Она оказалась недолгой, о чем я позаботился заранее, во время своего вынужденного ожидания на земле.

В свое время мой учитель по кодированию мыслей говорил мне, что процесс обучения, а затем и использования этого навыка идет намного проще и естественнее, если в качестве ключа к коду подобрать нечто близкое обучаемому. Нечто такое, к чему он имеет либо природную склонность, либо уже освоил в своем предыдущем опыте.

Татьяне я предложил ключ из ее земного лингвистического прошлого, и, судя по той легкости, с которой она уловила мою мысль, мой учитель оказался дважды прав: игры со словами были ей не чужды. Поэтому не прошло и получаса, как я счел свою задачу выполненной. В конце концов, меня просили научить ее лишь ставить блок, а не закреплять его, и я не имел ни малейшего желания отступать от буквы нашего договора с Анатолием.

Чего не скажешь о нем: подобно всем светлым, он был искренне убежден, что любое изначально паритетное соглашение должно заканчиваться бонусами с нашей стороны. Особенно соглашения с ним — я вспомнил слова Гения о