тебе сказать? — пожал я плечами. — Допустим, она вспомнила его и, почти наверняка, их сына. Ты уверена, что Анатолия всерьез интересует, насколько восстановились все ее другие воспоминания?

Марина грозно нахмурилась.

— Игорь от них обоих видеовстречу со всеми нами потребовал… — медленно произнесла она.

— Тогда все отлично! — широко развел я руками. — В конце концов, никто не знает ее лучше, чем ты, а значит — только у тебя есть право подтвердить слова Анатолия.

С моей точки зрения, она провела тестирование памяти Татьяны слегка поверхностно, но все же осталась полностью довольна его результатами. Я почувствовал, как меня понемногу отпускает напряжение — цельность личности Дары отныне гарантирована даже в случае моей неудачи в обеспечении ее неприкосновенности.

Затем оно отпустило меня еще немного — Татьяну уже включили в многоэтапную и непомерно растянутую систему образования светлых, а Марина напомнила Анатолию данное им обещание сеять семена правды среди его соплеменников. Что значило, что отсутствовать они будут еще долго и все это время внимание их отпрыска будет приковано к ним, избавив от этой сомнительной чести мою дочь.

А затем я вновь убедился, что, имея дело со светлыми, не имею права расслабляться ни на минуту.

То серое ничтожество, образ которого мне однажды передали, оказалось ангельским ребенком.

Как только я просмотрел его земную историю, я почувствовал, как все стало на свои места. Мрачный эгоцентрик, уверенный в недооценке своего величия окружающими и мстящий им за это при каждом удобном случае — передо мной был вылитый портрет Дариного кумира в будущем.

И тем не менее, светлые как-то протащили его к себе, вновь перечеркнув собственный закон обязательного присутствия поводыря-хранителя во время последней жизни будущего кандидата.

В общем и целом, я бы не возражал, если бы и Дарин кумир удостоился подобной чести — мне вовсе не хотелось, чтобы ей потребовалась целая жизнь, чтобы разглядеть, что он из себя представляет.

Но, видимо, уже и первый экземпляр начал доставлять своим благодетелям определенные неудобства. И они тут же, ни на секунду не задумавшись, отнесли их на счет его дурной наследственности. Я снова словно воочию увидел, как моя дочь подвергается в будущем дискриминации по малейшему поводу — только лишь из-за принадлежности ее отца к оппозиционному течению.

Но больше всего меня возмутила та небрежность, с которой карающий меч попросил меня выяснить, не является ли подкидыш нашим потомком. Ему даже в голову не пришло, что, подтвердись такой факт, он будет означать преступное похищение нашего последователя и попытку переформатировать его еще не окрепшее сознание согласно правящим догмам.

Одна только вероятность такого вопиющего преступления требовала немедленного информирования главы моего отдела.

К несчастью, он оказался занят, и я решил начать с доклада Гению как непосредственно занимающемуся низвержением светлых лицемеров с их пьедестала.

Его реакция на мое известие сначала поставила меня в тупик.

— Искусно громоздя песчинки, — забормотал он, глядя сквозь меня, — нельзя о ветре забывать…

Я совершенно неподобающим образом вытаращил на него глаза.

— А так же, что нельзя сыскать две одинаковых снежинки, — добавил он, значительно покачав головой.

— Я Вас не понимаю, — напомнил я ему о своем присутствии.

— Вы когда-нибудь держали в руках калейдоскоп? — встряхнувшись, сфокусировал он на мне свой взор.

— Не знаю… Не помню… Наверно, — промямлил я, окончательно сбитый с толку.

— Очень трудно заметить, какая ячейка сдвинулась с места первой при его повороте, — попытался, как мне показалось, объяснить он. — Но картинка изменилась, и не важно, в какую сторону его повернули.

— Первая ячейка — это подкидыш? — сделал я предположение. — Кто тогда повернул этот калейдоскоп?

— Не важно, кто, — нетерпеливо махнул он рукой. — Главное, что одна из сторон сделала шаг, совершила действие, и предшествующее равновесие закончилось.

— В последнее время светлые начали собирать положительные отзывы обо всех ангельских детях, — сообщил я ему для полноты картины. — Вы полагаете, что раскол у них связан с последними?

— И да, и нет, — досадливо покачал головой Гений. — Раскол был неминуем, и поводом для него могло стать что угодно. Законы развития еще никому обойти не удавалось.

Мне уже хватило шарад вместо ответов — я просто молча смотрел на него.

— В мире нет ничего вечного, — перешел Гений от шарад к банальностям. — Толкните мяч — он покатится, но рано или поздно остановится. Посадите дерево — оно будет расти, но рано или поздно засохнет. У нашего Творца много шаров и деревьев — ему нравится запускать их, давать им жизнь и движение. Но именно поэтому ни один из них не нужен ему вечным. Именно поэтому в каждом его объекте заложено средство его уничтожения или, если хотите, обновления через уничтожение.

— Какое это имеет отношение к нам? — не удержался я.

— Самое непосредственное, — усмехнулся он. — Любое общество также подчинено законам развития. Однажды Творец отдал предпочтение доктрине светлых и предоставил им целый мир, чтобы реализовать ее. Нас же он оставил у них под боком, чтобы держать их в тонусе, пока он будет другими объектами заниматься. Которых, как я уже говорил, у него много.

— Откуда же взялся раскол? — спросил я, невольно заинтересовавшись.

— Светлая доктрина была официально признана, — философски пожал плечами Гений, — а значит, стала чрезвычайно привлекательной. Число ее сторонников множилось, их сообщество росло, а его структура усложнялась. Но вместе с ним росла его энтропия, и однажды светлые потеряли контроль над своим сообществом, не говоря уже о людях. Обратите внимание: среди людей все больше неверующих — не наших сторонников, а просто даже не задумывающихся о вечном. А у светлых начали появляться такие стихийные бунтари, как Ваш Анатолий.

— Вы хотите сказать, что приближается час крушения светлых? — У меня дыхание перехватило. — Что они просто уничтожат сами себя, изнутри?

— Вот не хотелось бы! — покрутил головой Гений, крякнув. — Если их сообщество прекратит свое существование, то и наше вместе с ним — мы неразделимы. А вот повернуть калейдоскоп — найти точки соприкосновения с их здоровыми представителями, договориться о новых принципах сосуществования…

— Они просто используют нас! — решительно возразил я. — Как делают это всегда.

— Вот сейчас я слышу самую распространенную в нашем отделе точку зрения, — вздохнул он. — Которая заранее хоронит любые переговоры. Большинство светлых закоснело в своей непогрешимости, большинство из нас зациклено на своем угнетенном положении и мечте о реванше. Реализуйся эта мечта, нас постигнет участь светлых и мы закончим ничуть не меньшими тиранами.

— Вы их просто не знаете, — заверил его я. — Вы с ними не сталкивались.

— А вот Вы сталкивались, — прищурился он, — и, насколько мне известно, довольно долго как-то с ними уживались.