все же обнаружилсяпакет молока.

Меня трясло от холода,

но я жадно глотал

холодную синевато-белуюжидкость.

Я понимал,

что необходимо как-топодпитать

свой «утомленныйсолнцем и нарзаном»

организм.

К тому же я знал,

что без хорошей дозыснотворного

мне глаз не сомкнуть,

а на голодный желудок

любое лекарство –чистый яд.

Собрав все теплыеодеяла и пледы,

я нырнул в их плюшевоенутро,

но сон как-то не шел.

Мой «близорукий»мозг

отчетливо видел,

как в глазах у борзых

мельтешат фонари –по цветочку! [16 - Из стихотворения И. А.Бродского «Неужели не я»]

И этой собакой борзойбыл я!

У меня щемило сердце

от предчувствиячувства.

Я вспоминал

недавно произошедшие,

немного спонтанныесобытия:

Ленка машет рукамив воздухе,

выводя слова нарыбьем языке.

Ее улыбка полнанежной грусти.

Она так похожа сейчасна тебя, Ирука!

Проснулся я тяжело

от телефонной трели.

Меня вызывали

по моему давнемуделу

в Клайпеду.

* * *

В юности

отец служилнадсмоторщиком судов,

которые приходилив порт.

И высадил он как-то

одну симпатичнуюнемку,

которая показаласьподозрительной

старшему по званиюколлеге.

Прекрасная незнакомка

в шляпке и беломплатье,

словно сошедшая

с пронизанногосолнцем

полотна Сезанна.

Иностранка решила

просто-напростооткупиться

от парня в погонах,

вложив ему в руку«магарыч».

Он, смущенный,

хотел отстранить еехрупкую руку

в белой кружевнойперчатке.

Девушка робкопреградила

путь его руки своейрукой

и тихо произнесла:

Hand aufs herz! [17 - от всегосердца (нем.).]

Mein Herr, das klein Geschenk [18- мой господин, это маленький подарок(нем.).] —

уже смелее произнеслаона.

– Nicht Sorgen machen!

Ich muß gehen [19 - Небеспокойтесь, я ухожу! (нем.).]! —

поспешила успокоитьего фройляйн.

Отец, ошеломленный,так и остался

стоять со «взяткой»в руке,

которая оказаласьне чем иным,

как антикварнымвеером

с золотым шитьем

и драгоценнымикамнями.

С такой вещицей

за пазухой не походишь

и в прикроватнойтумбе

в казарме не спрячешь.

Созрел тогда у парняплан:

схоронить свой клад

на чердаке общественнойстоловой.

Там под крышей

он нашел самоеукромное местечко.

Схоронить-то схоронил,

да случилась с нимбеда!

Разыгрался

сильнейший шторм вто время,

как отцу выпалодежурство

на смотровой вышке.

Почернело синееморе.

Надсадно орали чайки.

Море дерзило

и плевало солью влицо.

Трещали корабельныесосны.

Военные

и государственныестяги

полоскало по ветру.

Заискрились исорвались провода.

Вдруг не выдержала,

упала смотроваявышка

и накрыла парня сголовой.

Как же он жалел, чтоего руки

не могут дотянуться

до табельного оружия!

Застрелился бы,ей-богу! —

говорил,

вспоминая своимучения, отец.

Вскоре от болевогошока

пришло спасительноенебытие.

Очнулся он в госпитале

с переломом позвоночника

и ногой на вытяжке!

Какие тут мысли

о спрятанныхсокровищах?

Скорее бы встать наноги!

Так и уехал домой,

не поднявшись начердак,

потому что ходил накостылях,

а делиться своейтайной

было не резонно.

Я же, в свою очередь,

так много слышал

об этой истории ототца,

что решил сам поехать

на поиски клада.

* * *

Получив «добро» отвоенной части,

на территории

которой находилсянужный мне объект,

я побросал

самые необходимыевещи в рюкзак

и полетел в Клайпеду.

Меня окрыляло

предвосхищениеоткрытия!

Начальник запросил20 %

от стоимости находки,

я немедля согласился.

А что мне оставалось?

Я бы никогда в жизни

не увидел этопроизведение искусства!

После возни с бумагами,

на которых я поставилсвои автографы,

закончилась официальнаячасть.

И я в сопровождениикомандира

и двух молодых бойцов

отправился в корпус,

где раньше находилсяпищевой блок,

а сейчас базируетсясклад

продовольствия.

Здание хоть ипретерпело

перепланировку,

но было построенона совесть.

Я старался не отставать

от бравой поступиначальника,

который лихо взбирался

по скрипучей лестнице,