И звонки ни к чему,слышишь! —

сказала

простуженным голосомЛенка

и зашлась в лающемкашле.

В голове лишьмелькнуло,

что у нее бронхит

и что она там

совсем-совсем одна.

– Все, прощай,

я ведь тоже человек!

Мне больно, понимаешь?—

не унималась она.

Быстро собравшись,

я по дороге зарулилв магазин

за апельсинами.

– Апельсины?

Возьмите вот эти…красные!

Не поверите, они вразрезе

малиной садовойпахнут!

Эти «корольки»

смертельно больногона ноги поставят! —

заверяла меняпродавец.

Апельсины – этопервое,

что пришло мне вголову.

Я был в растерянности,

потому что не знал,

что покупают в такихслучаях!

Долго топтался околоподъезда

так как у меня небыло ключа

от наружной двери.

Наблюдал за тем,

как снег липнет кботинкам,

как воробьи дербанят

подмерзший за ночьхлеб.

Наконец долгожданныйтопот

у двери

и поворот ключа.

Мальчишка выбежализ подъезда

с большой лохматойсобакой

на поводке.

Правда, было непонятно

кто кого «гуляет»,

потому, что собака

волокла мальчика,

куда ей вздумается,

а тот катался наподошвах

ботинок по снегу

и весело гоготал.

Дверь мне открыла

Ленкина подруга:

– Вы с работы, да?

А Леночка спит,

может, что-нибудьпередать? —

сказала тихо девушка.

– Здравствуйте,

я не с работы, вот,передайте! —

я протянул девушкепакет

с недоверием к самомусебе,

не зная, что Ленкалюбит, а что нет.

И любит ли вообщецитрусовые?

Да какая разница,

главное,

что я приехал навеститьее! —

успокаивал я себя.

* * *

На неделе я заехалк Ленке,

чтобы проведать.

Она открывает дверь

и со словами: «Входи»

удаляется

внутрь светлыхкомнат.

Как будто и неудивлена?!

В этот раз я купилтебе цветы.

Ты молча принимаешьбукетик,

ставя в литровуюбанку

на холодильник.

Теперь с «морозилки»свисают

пушистые «водоросли»

оформительскихрастений,

а чайные розы

выглядят без хрусталявазы

как-то нелепо.

Когда ты повернуласько мне спиной,

я разглядел твойпозвоночник.

– Боже мой, твойпозвоночный столб это…

– Это моя судьбатакая же! —

обрываешь ты моислова.

Я не помню как этослучилось,

сказали, что шагнулапод машину!

Давай уедем из Питерана море

подышать солью.

Здесь у меня такойжуткий ринит.

Такая течь из носаслучается!

Я не чую ничего!

Все запахи этогомира

проходят мимо меня!

Голова от насморкаболит! —

совсем по-детскикуксишься ты.

* * *

Катрены

готовят для себякатаны.

Ты, будто в сумрачномполете:

На море едешь,

рвешься в Киев,

то просто в Питерпрогуляться.

Ведь деться нужноот себя куда-то!

Занозы пальцевоставляешь там,

где больней всего,

где ближе к сути

при близости в семьмиллиметров…

* * *

Ты чистишь яблоки

керамическим ножом.

Зеленые шкурки

расползаются змейкамипо столу,

некоторые убегаютпод стол

к тонким щиколоткам.

– Можно глянуть наэто чудо

японской промыленности?—

полюбопытствоваля.

На мою ладонь легклинок.

В моей руке

клинок из стали.

Он просит мое сердце

быть холодным,

неспособным r боли.

В моей руке клинокиз стали,

но мысли путатьсяне перестали.

Он холодом меня своимпитает.

Он точно знает,

чего хочу я!

А время продлевает

жизни бег.

Пусть мой пробег

немногим меньше лет!

Кто знает?

Быть может? он

с руки моей сорвется,

вонзится прямо всердце мне!

Тревожно обжигаядушу

огнем последним,

последним вздохомобернется

слово «ТЫ»…

Я инстинктивно сжалруку.

Мои брюки окропилакровь.

– Ой-ей! Да осторожнейже ты!

Это же не простокитайский фарфор!

Это почти катана! —

пугаешься вида кровиты

и спешишь

к моей израненнойруке с аптечкой.

* * *

Показываешь мне своефото в платье

с выпускного вечера.

– Ты посмотри, какаяя была,

красивой, что ли…

Гладенькая такая! —

устало-охрипшимголосом

с легким привкусомгоречи

произносишь ты.