Заинтригованная его рассказом, Оливия взглянула на него икивнула:

– И сомневаться не приходится. А вы сказали ему о том,что услышали вчера?

Она была уверена, что он уже всем поделился со своим шефом,и для нее это был почти риторический вопрос, поэтому она особенно удивилась,когда он с виноватым видом покачал головой.

– Я не хочу рассказывать что-либо, пока у меня не будетполной информации, – ответил Питер уклончиво, глядя ей прямо в глаза.

– Да, вам придется ждать целую неделю, –сочувственно промолвила Оливия, понимая, насколько важно для него всеэто. – А что сказала ваша жена? – Она произнесла эти слова так,словно считала само собой разумеющимся, что другие люди в отличие от неенаслаждаются своими супружескими отношениями. Каким образом она могла знать отом, что именно этот человек, Питер Хаскелл, не может сказать своей жене нислова без того, чтобы это не стало известно ее отцу? Ответ Питера поразил ее.

– Я не говорил ей, – тихо ответил он, и Оливия сизумлением посмотрела на него.

– Не говорили? Почему? – Вообразить причину былотрудно.

– Это долгая история. – Он смущенно улыбнулсяОливии, все еще разглядывавшей его с любопытством. В его глазах мелькнул слабыйотблеск одиночества и разочарования. – Она очень близка со своимотцом, – продолжал он, тщательно подбирая слова. – Ее мать умерла,когда она была совсем маленькой, и он вырастил ее один. Кэти рассказывает емувсе.

Снова посмотрев на Оливию, Питер увидел, что она прекраснопонимает его.

– Даже то, что вы говорите ей по секрету? – недоверчивопереспросила она.

– Даже это, – улыбнулся Питер. – У Кейт неттайн от отца.

Сердце его сжалось, когда он произносил эти слова. К егособственному удивлению, сейчас это раздражало его больше, чем когда-либо.

– Вам, наверное, это не слишком-то приятно?.. –сказала Оливия, пытаясь по его глазам понять, счастлив он или нет. Казалось, онхотел продемонстрировать ей, что преданность его жены своему отцу была нетолько приемлема для него, но и совершенно нормальна. Но взгляд егосвидетельствовал о другом. Интересно, об этом ли он думал, когда говорил о том,что в любой шкуре иногда бывает тяжко? Оливии, ставившей неприкосновенностьчастной жизни, скромность и верность превыше всего, обстоятельства Питераказались совсем несладкими.

– Не знаю, так сложилось, – столь же откровенносказал Питер. – Я уже давно с этим смирился и не считаю, что они вкаком-то заговоре против меня. Но это означает, что временами я просто не могуподелиться с ней всем, что меня волнует. Они чрезмерно привязаны друг к другу.

Оливия вдруг решила перевести разговор на другую тему, щадяего чувства. У нее и в мыслях не было снимать этот защитный слой или причинятьему боль, указывая на то, насколько недопустимым было поведение его жены. Вконце концов, она совершенно его не знала и не имела на это никакого права.

– Наверное, сегодня, когда вы весь день волновались,как пройдут ваши тесты, и не имели возможности поделиться своими тревогами скем бы то ни было, вам было очень одиноко?

Она смотрела на него с сочувствием. И те слова, которые онаговорила, проникали Питеру прямо в сердце. Они обменялись теплыми, понимающимиулыбками – ведь каждый из них нес на своих плечах тяжкое бремя.

– Я пытался занять себя целый день, – тихо сказалон. – Я отправился в Булонский лес и наблюдал там за играющими детьми,прогулялся вдоль Сены, побывал в Лувре, потом вернулся в отель и работал, покане началась тревога. – Питер усмехнулся: – А теперь-то уж я точно могусказать, что день прожит не зря.

Между тем начинался новый день. Было почти пять часов утра, иоба понимали, что уже давно должны были вернуться в отель. После этого онипроговорили еще полчаса и лишь в полшестого неохотно поднялись из-за столика иотправились искать такси. Взявшись за руки, словно подростки на первомсвидании, они брели по Монмартру: она – в своем спортивном джемпере, он – врубашке с короткими рукавами. Им было удивительно хорошо друг с другом.

– Как странно иногда складывается жизнь, правда? –сказала Оливия, и счастье играло у нее в глазах, когда она посмотрела на него,думая об Агате Кристи и спрашивая себя, совершала ли та подобные или даже ещеболее смелые поступки во время своего исчезновения. После своего возвращениязнаменитая писательница не дала никаких объяснений. – Ты думаешь, чтосовершенно одинок, а потом вдруг из тумана неожиданно выходит кто-то, иодиночеству приходит конец.

Она никогда даже и не мечтала о том, чтобы встретить такогочеловека, как Питер. А он, в свою очередь, чувствовал, как она нуждается впонимании и тоскует по простой человеческой дружбе.

– Как хорошо будет вспоминать это в трудные моменты!Никогда не знаешь, что ждет тебя за углом, – сказал Питер, улыбаясь ей.

Я больше всего боюсь, что за углом окажутся президентскиевыборы или, хуже того, еще одна пуля маньяка. – Это была ее самая тайнаямысль, связанная с мрачными воспоминаниями об убийстве ее деверя. Было ясно,что в свое время она очень любила Энди Тэтчера, а теперь ее чрезвычайноугнетало то, что жизнь так жестоко обошлась с ними, заставив их испытатьстолько ужасных потрясений. В какой-то степени Питеру было жалко их обоих, ноособенно Оливию. Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь игнорировал другогочеловека так, как Энди Тэтчер игнорировал свою жену. Он был совершенноравнодушен к ней, как будто ее вообще не существовало. И еще он, казалось,заражал этим безразличием своих помощников. Может быть, она и на самом делебыла для них всего лишь украшением.

– А вы? – спросила она Питера, вспомнив все, чтоон ей рассказал. – Что будет, если в ходе тестирования выяснится, что вашпродукт не оправдал себя? Что с вами сделают в Нью-Йорке?

– Повесят за ноги и освежуют, – мрачно усмехнулсяПитер, а потом снова посерьезнел: – Да, мне будет нелегко. Мой тесть собираетсяв этом году оставить свой пост – отчасти из-за того, что он мне оченьдоверяет, – но я не думаю, что он сделает это, если мы вынуждены будемотказаться от разработки этого препарата. Будет тяжело, но я знаю, что долженэто выдержать.

Он не договаривал, что больше всего ему хотелось спастилюдей, которые умирали той же смертью, что его мать и сестра много лет назад. Иименно это, а не прибыль и не реакция Фрэнка Донована было для Питера самымважным. А теперь они могли потерять все. Его убивала одна мысль об этом.

– Хотела бы я иметь вашу смелость, – печальнопроизнесла Оливия, и выражение ее глаз было таким же, как в день их первойвстречи, – это была скорбь, которой не было предела.

– Нельзя убежать от того, что вы должны пережить,Оливия.

– А что, если ваше выживание будет зависеть от того,сможете ли вы убежать? – спросила она, серьезно глядя на него, и Питерположил ей руку на плечо.