Эту энергетическую особенность молчания прекрасно знали исихасты, монахи и богословы, практикующие молчание. Сам термин «исихазм» происходит от греческого слова, означающего спокойствие, тишину, молчание, мир. С обыденной точки зрения исихастская практика молчания приводит человека в состояние умиротворения. Однако многие практиковавшие сакральное молчание монахи утверждали, что получали возможность общения с ангельскими силами. Традиция исихазма продолжается в настоящее время во многих монастырях и исихастириях, в частности, на Афоне[918].

Поэт Федор Тютчев в своем знаменитом стихотворении «Silentium»[919] (молчание) сказал:

Важно молчать, храня тем самым естественное созревание события, его непроизносимую духовную сердцевину. Не стоит подвергать важное событие риску в ущерб его объективной, безусловной и верной онтологической целостности. Молчание важно для художника, завершающего картину, политика в день голосования на выборах, писателя, подбирающего финал романа, женщины, ожидающей ребенка… Таинство совершается в тишине, с помощью тишины, где тишина тоже работает на дальнейшее совершение, а в том или ином праздном «многоглаголании несть спасения» (Мф. 6:7). Сказав об уже близком событии, мы прерываем программу достижения и мыслим его свершившимся, возможно, весьма преждевременно.

В буддизме, для которого отказ от слов является одной из составляющих важнейших духовных практик (медитация), бытует множество притч о молчании. В одной из них рассказывается, как однажды к Будде пришел человек и, коснувшись его ног, спросил, есть ли Бог. Будда посмотрел на него пристально и сказал: «Когда я был молод, я очень любил лошадей и различал четыре типа. Первый — самый тупой и упрямый: сколько ее ни бей, она все равно не будет слушаться. Второй тип: лошадь слушается, но только после удара. Есть и третий тип. Это лошади, которых не нужно бить. Ты просто показываешь ей хлыст, и этого достаточно. Еще существует четвертый тип лошадей, очень редкий. Им достаточно и тени хлыста».

Говоря это, Будда смотрел в лицо человеку. Затем он закрыл глаза и замолчал. Человек тоже закрыл глаза и погрузился в молчание. Потом Будда открыл глаза, а человек просидел в таком состоянии еще час. Лицо его было умиротворенным и светлым. Открыв глаза, человек коснулся ног Будды с глубокой признательностью, поблагодарил его и ушел.

Когда он вышел, ученик спросил Будду: «Он спрашивает о Боге, а ты говоришь о лошадях. Я видел, как он погрузился в глубокое молчание. Как будто он прожил с тобой много лет. Даже я никогда не знал такого молчания! Какое единение! Почему он так благодарил тебя?» Будда ответил: «Я говорил не о лошадях. Я говорил о Божественном. Но об этом нельзя говорить прямо. Когда я увидел, на какой лошади он приехал, я понял, что такую лошадь мог выбрать только истинный ценитель. Вот почему я заговорил о лошадях. Это был язык, который он мог понять, и он понял его. Он редкий человек. Ему было достаточно и тени хлыста. И когда я закрыл глаза, он понял, что о высшем говорить нельзя, о нем можно только молчать; и в этом молчании Оно познается. Это трансцедентальный опыт, и он находится за пределами ума»[920].

Исходные посылки буддизма отвергают практические желания и мечты как проявление иллюзорности этого мира, однако сама эта притча интересна тем, что указывает на наличие трансцендентного закона, позволяющего воздействовать на окружающую нас реальность, как бы мы ее ни трактовали, с помощью такой практики, как молчание.

Эти трансцендентные механизмы получили свое отражение и в монотеистических религиях. Евангелие описывает, как в приближении страстей Христовых некоторые апостолы оказались свидетелями сверхъестественного явления, однако Иисус предупредил их молчать до поры: «Когда же сходили они с горы, Он не велел никому рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых» (Мк. 9:9–10). Программа спасения человечества была исполнена.

Боясь отпугнуть от себя благодать Божию и не достигнуть Царствия Божьего за порогом жизни, христианские подвижники пресекали при своей жизни разговоры о своих добродетелях и духовных достижениях. Один из таких эпизодов: «Преподобный Сисой Великий (V век) прожил в пустыне шестьдесят лет. Когда он уже был при смерти, просветилось лицо его, как свет, и он сказал братии: „Ангелы пришли взять меня, но я молюсь им, дабы они оставили меня на короткое время, чтобы я мог покаяться“. — „Тебе нет нужды в покаянии, отче“, — сказали ему братия. На сие старец ответил: „Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего“. Но все братия знали, что он совершен в добродетелях»[921].

Труд Никодима Святогорца «Невидимая брань» предупреждает об одном из четырех искушений подвижника в час смертный: «Третье искушение в час смерти бывает искушение тщеславием и самоценением, внушающими уповать на себя самого и дела свои. Посему — как всегда, так наипаче в час смерти — отнюдь не допускай вниманию своему останавливаться на себе и своем и вдаваться в довольство собой и делами своими, хотя бы ты преуспевал в добродетелях паче всех святых»[922].

Очень осторожное отношение к оглашению задуманных планов имеет место в исламе. Считается, что человеку необходимо не только научиться правильно говорить, но и овладеть искусством молчать. «Молчание — это мудрость. Но мало кто его соблюдает», — говорится в одном из хадисов[923]. Согласно сунне (мусульманскому преданию), пророк Мухаммад сказал однажды: «Для успешного завершения задуманного дела, скрывайте это дело, ибо, поистине, у каждого обладателя блага есть (свой) завистник»[924]. В Коране говорится: «Не говори ни о чем: „Я сделаю это завтра“ — без того, что пожелает Аллах, и вспомни твоего Господа, когда ты забудешь, и скажи: „Может быть, выведет меня мой Господь к более близкому, чем это, по прямоте“» (Коран, 18:23–24).