«У меня есть мечта. Эта мечта глубоко укоренена в Американской мечте.

Мы отказываемся верить, что банк справедливости обанкротился.

Я мечтаю, что однажды на красных холмах Джорджии сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут сидеть вместе за братским столом.

У меня есть мечта, что четверо моих детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют.

Я мечтаю о том, что наступит день — и даже штат Миссисипи, изнемогающий от жары несправедливости и гнета, превратится в оазис свободы и справедливости.

Такова наша надежда».

Речь Лютера имела огромный общественный резонанс и стала одной из важнейших вех в общественно-политической борьбе за достижение расового равенства в США[901].

«Будущее принадлежит тем, кто верит в красоту своих мечтаний», — говорила Элеонора Рузвельт. Мечта зарождается как мысль, идея. Каким-то из мечтаний суждено сбыться, а какие-то умирают, не приняв реальную форму. Американский писатель и философ Ричард Бах утверждал: «Каждая мечта тебе дается вместе с силами, необходимыми для ее осуществления. Однако тебе, возможно, придется для этого потрудиться»[902]. Как же сделать так, чтобы мечта начала осуществляться?

«Первым шагом может стать разговор о вашей мечте, например, с вашей семьей или лучшим и проверенным другом», — советует психолог Джошуа Бекер[903]. Чтобы мечта начала приобретать реальные очертания, ее необходимо облечь в форму. Пусть для начала этим физическим воплощением мечты в реальном мире станет звук. Конечно, этот первый шаг может показаться очень трудным. Человек боится услышать от окружающих, что его мечта, например, смешна. Также есть соблазн скрыть мечту из-за отсутствия уверенности, что все-таки получится довести дело до конца, — человек страшится оказаться в неловком положении проигравшего. Указанные страхи довольно сильны у большинства людей. Однако если мы взвесим все за и против, то убедимся, что рассказать о мечте нам гораздо выгоднее, чем ее таить. Во-первых, рассказывая о мечте, мы напоминаем самим себе о своем желании. Во-вторых, мы привносим в нее упорядоченность и ясность. Если мы делимся своей мечтой с несколькими людьми, нам приходится повторять рассказ раз за разом, и совершенно естественным образом наш ход мыслей становится все конкретней и четче при каждом повторе. Более того, мы видим и чувствуем, какие именно реакции и эмоции вызывают у слушателей наши планы, и можем сделать выводы. Некоторые люди могут быть гораздо более компетентными в данном вопросе, поэтому способны нам эффективно помочь и советом и делом.

В-третьих, делясь своими идеями и говоря о них с уверенностью в положительном результате, мы начинаем брать на себя ответственность и, как следствие, настраиваемся на реальные действия с большей решительностью. Одно дело — сесть тайком на диету и надеяться потерять 5 кг, и совершенно другое — огласить свое намерение. В последнем случае наши друзья и семья начинают в некотором смысле контролировать нас. Они задают вопросы о прогрессе, замечают достижения и подбадривают. Конечно, брать на себя ответственность всегда непросто, но очень часто именно она помогает в достижении желаемых результатов[904].

Не менее любопытны биологические аспекты процесса «погружения в мечту», ее вербализации и визуализации. Миллионы лет эволюции наградили живые организмы способностью видеть, слышать, осязать, ощущать на вкус и запах предметы материального мира. Однако человек, в отличие от животных, характеризуется наибольшей степенью развития аналитико-синтетических процессов головного мозга.

Возникновение новых особенностей высшей нервной деятельности человека было связано с тем, что появилась новая система раздражителей в виде слов, которые обозначают разные явления и предметы окружающего мира. Согласно И. М. Сеченову, речь имеет огромное значение в процессах мышления[905]. Особенностью слова, как специфического раздражителя, является то, что это более сложный, чем просто звуковой, оптический или кинестетический раздражитель. Благодаря речи в сознании человека могут возникать образы и звуки без участия соответствующих внешних реальных образов и звуков. Физиологически это проявляется в образовании мощной связи в коре больших полушарий между следом от слова и образом от обозначенного им явления или предмета. Из этих двух компонентов, тесно связанных между собой в единое целое, и складывается та динамическая структура коры больших полушарий головного мозга человека, которая приводится в действие и активируется словесными раздражителями. Фактически слово и непосредственный раздражитель становятся взаимно заменимыми в высшей нервной деятельности человека[906]. Каждый раз, когда мы воспроизводим образ своей мечты посредством слов и внутренней речи, мы закрепляем его в коре головного мозга и таким образом создаем субстрат для формирования программы ее реализации. Говоря о мечте как о предрешенном и настоящем, мы моделируем ситуацию, когда наш разум снимает с нее ярлык новизны и находит наиболее подходящий механизм ее воплощения.

Наличие сложных метафизических механизмов, позволяющих материализовывать желания и мечты, на интуитивном уровне было хорошо известно первобытным людям. Это интуитивное знание проявлялось в ранних формах религиозных верований, в частности в такой распространенной практике, как «охотничья магия». «…Применялась охотничья магия, с помощью которой призывали к большей результативности охоты, — писал Гордон Чайлд, британско-австралийский историк, один из ведущих археологов XX века. — Основные ее разновидности — имитация процесса охоты и принесение подношений перед небольшими фигурками животных или богини-матери, которые были вырезаны из камня или бивней мамонтов или вылеплены из глины»[907]. Во Франции были обнаружены глубокие пещеры с наскальными рисунками древних людей. Почти в полной темноте художники-маги рисовали или выбивали на стенах пещер изображения носорогов, мамонтов, бизонов, северных оленей, которых употребляли в пищу. Они верили, что, когда нарисованного бизона заклинают с помощью искусных мазков мастера, реальный зверь будет обязательно убит и съеден. Это магическое искусство было настолько значимым для верований эпохи верхнего палеолита, что художник-маг освобождался от обязательного участия в охоте, чтобы сконцентрироваться на более действенном обряде. Ему предназначалась собственная часть в ритуале охоты, он должен был принимать участие в ее испытаниях и трудностях, так сказать, духовно. В традиционной культуре племен и народов, сохранивших первобытные формы социального устройства, также хорошо известны ритуальные танцы, в ходе которых их участники имитируют успешную охоту, как бы программируя себе охотничью удачу.