Перед лицом неожиданно оказались женские замшевые туфли. Подняв взгляд, мужчина уставился на Нану Вагнер, вмиг ставшую намного живее, чем пару минут назад.

— Мой император. Код один, код два, — позвала Фердинанда Нана, поднимая оброненный револьвер. — Император Фил отсоединен от Кластера по инициативе Клэр дэ Руж. Система в смятении. Отсутствует вектор поведения. Кластер нуждается в перенастройке системы, это срочно. Идемте.

Фердинанд резко остановился. Болезненно сжал обожженные, сбитые в кровь кулаки и повернулся к ней.

— Ты издеваешься?

Лаен, которого отбросило от последнего удара на пол, опять поднялся, едва удерживаясь на шатающихся ногах. Вскинул голову, тяжелым взглядом смотря на разыгрывающуюся сцену. За его спиной солнце медленно выползало из-за сбившихся с орбиты отражателей. Его лучи яркими снопами пронизывали быстро светлеющее небо.

— Серьезно. Отсрочьте процесс душеизлияния и мести на двадцать четыре часа. Вы нужны в техническом отделе.

Маркус тихо рассмеялся, поражаясь нелепости ситуации.

— Сороковая… уйди…

— Вам помочь? — она навела пистолет на Маркуса и улыбнулась. — Здесь одна пуля. Минус один человек — и вы идете в техотдел.

Фердинанд зло фыркнул, пересекая разгромленный зал и отбирая у нее оружие.

— Дай сюда… Как этим пользоваться?

Вагнер молча уложила пистолет в его ладони. Установила палец на спусковой крючок.

— Нажимаете здесь — и прокручивается барабан, нажатием спускового крючка вы активируете механизм. Если ствол будет наведен на живое существо, оно будет поражено. Это легко, мой император. А теперь направляете его на цель. Тариса Лаена он не убьет, а вот Маркуса Биби вполне, — выдохнула она, снова направляя дуло Маркусу в лицо. — Покончите с ним раз и навсегда одним нажатием, мой император.

— Я не собираюсь стрелять в Маркуса, — выпалил Фердинанд, — он просто не так все понял.

— Потому едва вас не убил, и, если выпадет шанс, сделает это снова, — невозмутимо ответила Нана.

Фердинанд растерянно моргнул, а потом взглянул на старшего брата. Оценил суровое и напряженное выражение его лица. Злиться на Маркуса даже после произошедшей потасовки он не мог.

— Он борется с ветряной мельницей, как и я… А механизм, вот он… Сатоир… В теле Теодора… — вымолвил Фердинанд, направляя дуло на Лаена.

Тарис поднял на них тяжелый взгляд. На миг прикрыл глаза. Руки его висели как плети. Пламя легкими всполохами гуляло по ним, жаля и возвращая сознание из небытия в жалкую телесную оболочку. Сил не было ни на что, абсолютно. Однако уверенность Фердинанда начала откровенно раздражать.

— Я не твой брат и никогда им не был, — едва слышно вымолвил он и отступил на шаг. — Я детдомовец. Человек без памяти. ГМО. Уродец. Псих… Неуравновешенное существо, подлежащее переработке… — его голос, как всегда, пробирал до дрожи, словно в нем отображалась вся боль, которая только может быть в человеке. Солнце стояло над ними, словно искусственный шарик, коснись — и лопнет. Ветра не было, жара изводила и заставляла дышать чаще. — Но знаешь, даже у меня, существа, есть имя… Я Тарис Лаен! И я не собираюсь помирать, только потому что это кому-то выгодно!

— Стреляй в меня, Фердинанд, — вторил Маркус, — потому что, если ты снова сделаешь это с Тео, я раздеру тебе глотку зубами. И, если не захлебнусь твоей кровью, буду глотать ее до последней капли.

— Вы ошибаетесь. Сознание Сатоира стерто пятнадцать лет назад мастером Ирраилем… под чутким контролем Кластера, — словно издеваясь, поставила точку Нана. — Тарис Лаен, до модификации Теодор Соболевски, — идеальное создание для замены сердца системы, Кластер берег его исключительно с этой целью.

Фердинанд пораженно моргнул.

— Объяснись…

— Кластер берег его для замены сердца системы, — невозмутимо повторила Нана. — Фил давно мертв, а нам нужна замена: живой разум, идейный вектор. А не секретарь под императором…

В памяти Фердинанда, как назло, с нарастающей силой кружились события прошлого. Он тогда принял единственно правильное решение… был жестким. Был резким, непоколебимым. Он хотел вычистить все, к чему прикоснулся дед, чтобы он не смог возродиться ни в ком…

А он и не возрождался…

— Мы повели вас по ложному пути, дали ложные улики. Вы не могли ничего найти, потому что искали не там и спрашивали не у тех… — спокойный голос девушки бил по самообладанию, рвал последние крохи уверенности.

Дикий смех вырвался из груди Фердинанда.

«Это были твои слова… Не Тэо…» — Маркус был прав. Маркус всегда прав… Руки задрожали.

Пистолет упал.

Схватившись за волосы, Фердинанд тихо застонал. Тарис, наоборот, вскинул голову, считывая его мысли — все до единой. Ужас, боль, страх, ненависть к самому себе. Дикое желание спасти всех и вся и понимание, что спасать больше некого. Он видел глазами Фердинанда, как Абэ измывался над Клэр, видел в его глазах испуганный взгляд Наны. Видел бесчувственную тридцать девятую с пеной на губах и сигареты, беспрерывно отправляющиеся в мусорный бак.

Нет… увы, даже после всего этого Тарис не мог стать для него тем Тео.

Он ничего не мог дать этому человеку взамен. Просто подошел и обнял. Как друга, товарища из детдома. Ребенка, не понимающего и не имеющего ничего…

— Фил… говорил, сжимать пальцы в кулаки, идти вперед, несмотря ни на что, — тихо прошептал он. — Так в книгах пишут… Тот ужас остался в прошлом… Мой император… А впереди лишь будущее, и только вам решать, каким оно должно быть. Вам решать, как нам жить, как думать и что планировать на следующий день. Так поднимите голову и решайте. Убить меня или убить остальных. Сделать нас товаром… или свободными гражданами. Любить или ненавидеть. Мы, народ Сакской империи, примем любое решение. Потому что слово императора — закон. Потому что другого выбора у нас нет.

Маркус отвел взгляд и скривился. Рана продолжала кровоточить. Боль накатывала волнами и головокружением, томительной слабостью. Слова Тариса лились в него странным всепоглощающим ручьем. Императору решать. Император прав…

Эти два человека были его братьями, неотъемлемой частью, с которой надо и стоит считаться.

* * *

Мир постоянно куда-то катится, а люди двигаются. Неважно куда и как. Бегут они, летят, ползут, ковыляют… или вообще отползают… Просто планомерно подтверждают своей деятельностью перевранное кем-то изречение: «Если двигаюсь — значит живу». Напрочь забыв, что при этом еще полезно немного думать.

Увы, кто-то всегда думает вместо них. Обычно тот, кто подмял всех под свою пяту, сделав из сотен спин, плеч удобные ступени наверх.

Думать о себе, стоя на вершине из человеческих судеб, достижение ли? Может ли стоять там тот, кто думает обо всех этих подмятых им судьбах?

Время идет, ветер все так же шелестит летом листьями, а зимой метет снегом. Он как тот вершитель судеб. Может быть холоден и резок, может быть нежен и мягок… Он как солнце. То безжалостно испепеляющее, то бережно касающееся сетчатки глаз…