велела из дома выйти. Я же, из юного любопытства, на окошко-то залез и глядел в оба. Подожгла она пучок полыни в комнате и давай ходить вокруг матушки кругами, песни петь. Дымом все заволокло так, что уж и не видать было ничего толком. Глянь, а вместо старухи уже девка ходит с этим же пучком! Лицо красивое, сама худенькая. Матушка поднялась с кровати и с ней пошла хороводы водить».

Гера умолк и задумчиво смотрел на угли.

— Так это моя мамка была!? — от нетерпения воскликнул я.

— Да откуда мне знать!? — я ж это, просто про свою рассказал.

Самый крупный карась в ведре ударил хвостом, и брызги полетели в лицо Геры.

«Он точно думает что я ку-ку, и шутит надо мной», — подумал я, бросив небольшой камень в озеро.

— Ты сказал, я не из простых. Как это? Дворянских кровей что-ли?

— Митька, ну ты скажешь тоже. Ей Богу! Да у нас на всю округу ни одного из таких не сыщешь! Ну насмешил старика… — он оживился и начал ерзать на чурбаке, как капуста на терке. Через мгновение снова стал серьезным, и продолжил:

— Перепечь тебя привезли в нашу деревню.

— Что сделать?

— Это значит, вымазать младенца тестом и поставить в теплую печку на ночь. Вся хворь из него выходит, все болезни. А тесто потом поросятам в корыто кидают, — договорил он и бросил маленький камешек в воду.

— Зачем? — вытянулся я в удивлении.

— Затем, что хилым ты родился. Есть не ел, и спать не спал.

— Кто привез?

— Старик какой-то. Раньше его здесь никто не видел. Бабке сказал, что его Андреем зовут.

— И батя с мамкой меня в печку?! — съежился я.

— Нет. Этим занимаются только в одном доме в нашей деревне.

— В каком?

— Из которого ты сегодня бежал без оглядки, — рассмеялся он и оглянулся вокруг.

Легкий мороз пробежался по моей коже.

— И что потом?

— Андрей этот ушел и за тобой так и не вернулся. Ты жил у бабки первое время, потом Егор с Наталией забрали тебя себе, за неимением своих детей.

Я ощущал некое взросление, слушая его слова. Теперь моя жизнь уже не казалось скучной и обыденной, а батю с макой я и не думал переставать любить.

Эта ночь казалась необыкновенной. Звезды, склонившие тяжелые головы, теперь тоже знали тайну, которую поведал Герман. Лягушки, перепрыгивая с кочки на кочку, квакали наперебой, делясь свежими новостями с остальными обитателями болота. Я погрузился в размышления, и мы оба молчали.

Костер, сожрав все, что ему было подано в этот вечер, лениво засыпал, разбросав свои красно-синеватые угольки в разные стороны. Дым от него, как пуховое покрывало стелился на воду, укутывая черную гладь.

Гера вошкался с грузилами, вглядываясь себе под ноги.

— Надо найти их, — тихо произнес я себе под нос.

— Так я это, уже нашел девять штук, еще одно где-то тут завалялось.

— Я о родителях.

Всплеск из ведра снова окропил сморщенное загорелое лицо старика.

— Обязательно найдем, сынок, ты не переживай, — по-отечески, ответил Герман.

— Почему ты спросил про книгу? И что мне с ней делать?

— Эта книга поможет тебе, когда придет время. А пока, принеси ее мне на водокачку, так будет спокойнее.

Потушив болотной водой остатки костра, мы пошли в деревню. На улице Герман не умолкал, он держал меня за руку и рассказывал про огромных щук, которых брал раньше на Волге. Лунный свет, напоминая топленое масло, разливаясь через всю Зеленую улицу. Вдруг дед резко дернул меня за руку.

— Стой!

Я замер.

— Ты чего? — тихо произнес я.

— Слышишь? — как хищник озираясь по сторонам, ответил Герман.

— Что? — не понимал я.

В канаве, метрах в двадцати от нас, слышалось какое-то шевеление и чавканье.

— Тихо. — Гера отпустил мою руку и пошел вперед, доставая из огромных ножен охотничий клинок, который всегда болтался у него на гаче.

Его хромающий силуэт удалялся от меня в темноту, а я стоял как вкопанный. Он шел вдоль дороги чуть согнувшись, скрадывая как кошка. Потом одним прыжком, словно коршун, резко бросился в сторону канавы. Раздался визг, похожий на дикий невыносимый скрежет.

Это был… боров!!!

Мощным прыжком он вынырнул из канавы, мотая своей огромной башкой. Гера, держась за уши хряка, мотылялся на его спине, перекатываясь в разные стороны.

В одной из книг, я когда-то читал про американское родео, где смелый ковбой должен был оседлать разъяренного быка. Этим ковбоем сегодня выступал Герман. Я запрыгнул на лавочку напротив дома деда Ильи, и с ужасом наблюдал за схваткой.

«Ковбой» пронесся верхом в сторону Студенческой. Соседские псы не находили себе места и лаяли все громче. В доме деда Ильи загорелся свет. Я спрятался за забором, чтобы он меня не заметил, и затаился. До меня доносился громкий топот копыт, визг борова и ругань Германа.

— Я тебе уши-то подравняю!

Тем временем за забором послышался скрип двери, а за ним — шарканье шагов, и мурчание кота.

— Что-то мы с тобой, Штепсель, видимо дернули сегодня лишнего. Или Селиваниха опять начала мухоморы в горилке вымачивать, стерва… — хриплым голосом сказал дед Илья, прикуривая папироску. — Нет тут никого, показалось тебе.

Теперь грохот копыт приближался ко мне. Я шарил руками по земле в поисках какого-нибудь камня, чтобы заодно поквитаться с обидчиком.

— А ночь-то какая… А? Глянь на небо, — призывал старик своего кота. Штепсель что-то мурлыкал в ответ.

Вот уже очертания ночного всадника начали проявляться в темноте, шум усиливался. Боров с Герой на спине гнал прямо на меня! Я вскочил со скамейки, как курица с жердочки, залез на забор и перевалился в ограду. Штепсель подпрыгнул как ошпаренный и забрался хозяину на плечо.

— Святые приспешники! — встрепенулся дед, отпрянув от крыльца. — Ну что за свинство! Калитка же есть! — негодовал он, вглядываясь в темноту.

Через мгновение в калитку, напролом, верхом на борове ворвался Гера и помчался прямо в огород, сметая все на своем пути.

— Вот так ночка, — обронил дед Илья, перекрестился и пошел в избу со словами: «Где там у нас ружьо́, сейчас я этим пакостникам устрою!»

Я побежал следом за «экипажем». Визг усиливался, несмотря на то что всадник удалялся от меня.

— Гера! Спрыгивай, хватит с него! — кричал я вдогонку.

Наступила тишина. Я присел на заросшую тропинку и стал считать звезды, не понимая, что делать дальше.

— Вот, держи! — перепугал меня хриплый голос, протягивая что-то в руке.

Герман стоял в разорванной тельняшке и с травой в волосах, но выглядел счастливым.

— Что это?

— Уши от хрюши, — плохо пародируя детский голос,