Где там! Когда ты видел, чтобы Гюльджемал закруглилась раньше полуночи? Просто я решил взять тебя с собой…

— Куда взять? Куда ты меня тянешь?

— Как куда? Конечно, к себе домой. Сейчас придем, посидим, побеседуем, пропустим по рюмочке. Плохо ли? Для человека в беде нет лучшего друга и утешителя, чем это лекарство. Вот увидишь, сразу на душе полегчает!

— Нет, что ты! Если я сейчас выпью, мне станет еще хуже… — Гельди приостановился, попытался высвободить руку. — Я лучше пойду домой. Хочется побыть одному, подумать… Надо же! В двадцать три года я стал феодалом! Вот тебе и раз! Из комсомола исключили!

— Да пойдем же, — не отставал Чары. — Покушаем, выпьем. Если захочешь, на дутаре сыграю. А что хорошего тебя ждет дома? Шекер ушла. Дома одна мать, да и та, наверное, слезы проливает. Очень весело! Ей-богу, послушай меня! Идем!

— Нет, Чары. Прошу, оставь меня одного… — Гельди с трудом высвободился.

Чары с досадой махнул рукой и убежал в клуб, на собрание. Гельди миновал две улицы, узкий переулок. А вот и его жилье. Аккуратный красивый домик с верандой… Кажется, матери нет дома. В окнах темно, веранда тоже не освещена. Куда могла уйти мать? Идти ей некуда, разве что к соседке…

Гельди поднялся по ступенькам, нащупал в темноте выключатель. Резкий свет ударил в глаза. Огляделся — на столе ужин, в фарфоровом чайнике чай. Уходя, мать позаботилась о нем.

Гельди не дотронулся до еды, не стал пить чай, закурил и со вздохом опустился на старый диван, что стоял у стены.

Эх, тяжко! А ведь еще неделю назад жизнь была совсем другой! Ни забот, ни волнений… И вот неприятность, как злой ястреб на голову… А все из-за Шекер… Нет, она ни в чем не виновата! Виноват он сам, безвольная тряпка…

— Убить меня мало! — с досадой прошептал Гельди и скрипнул зубами.

…А ведь Гельди и в самом деле был прав — в том, что случилось, Шекер была ни капельки не виновна. Добрая, веселая, она никому в жизни не причинила вреда. Она полюбила Гельди всей душой; доверила ему свою судьбу, свою жизнь, а он не смог оградить ее от неприятностей и невзгод…

Гельди вернулся из Байрам-Али с дипломом механика-водителя, Шекер в тот же год окончила среднюю школу. Она не поехала в город учиться дальше, как поступили ее подруги, а надела белый халат и стала дояркой. Когда она, стройная, черноглазая, с косами толщиной в запястье, явилась на ферму, доярки к ее появлению отнеслись недоверчиво. Разве такая красавица захочет возиться с коровами? Просто какая-то блажь на нее нашла…

— Поработает пяток дней, а на шестой и след ее простынет! — предсказывали одни.

— Нет, — возражали другие. — Наоборот, она будет стараться изо всех сил, чтобы обогнать нас и получить Героя. Героиней задумала сделаться. Золотую Звезду на груди носить…

И никто из этих предсказателей не был прав. Просто Шекер была настоящей дочерью родного края, она любила всей душой свое село. Еще девочкой, пионеркой, она все свободное время проводила на ферме, ухаживая за животными. Так разве было непонятно ее желание пойти на ферму дояркой? Возможно, она хотела работать так, чтобы быть примером другим. Возможно… А разве это плохо? Возможно, она и мечтала носить на груди Золотую Звезду. И в этом нет ничего плохого. Награду дают за труд…

Словом, когда Шекер пришла на ферму, за ней закрепили пять коров, а через месяц она уже доила десять. Как же был удивлен заведующий фермой, когда еще через месяц Шекер попросила дать ей двадцать коров.

— Сколько? Сколько? Двадцать? — не поверил своим ушам заведующий.

А через неделю он удивился еще больше, услышав от Шекер:

— Дайте еще пять!

Заведующий нашел нужным предостеречь ее:

— А ты подумала как следует, Шекер? Справишься ли? Ведь так и посмешищем для людей можно стать. Пять лет тому назад двадцать пять коров доили двадцать пять женщин.

— Это была ваша вина. А над тем, что вы мне сказали, я подумаю, когда у меня будет тридцать коров…

Председатель колхоза к этой ее просьбе не отнесся всерьез. Он охотно поддерживал каждое начинание, был человеком передовым и уважал молодежь, но и он призадумался, покачал головой:

— Нереально это…

А завистницы, которым не под силу было тягаться с молодой дояркой, снова принялись предсказывать:

— Долго не потянет, выдохнется…

Нет, Шекер не выдохлась. Она успешно справлялась с дойкой двадцати пяти коров и упорно продолжала думать над тем, чтобы довести их до тридцати. И ведь вот что было удивительно старым женщинам, работающим на ферме: такой напряженный труд совсем не выматывал девушку. Приходя домой, она не валилась на кровать, обессиленная, а читала, занималась рукоделием, участвовала в клубной самодеятельности и не пропускала ни одну кинокартину.

Ничего нет странного в том, что ее энергия, ее жизнелюбие притягивали к ней многих односельчан. Пожилые люди любили Шекер за вежливость и уважительность, молодые — за веселый нрав, честность в дружбе, верность слову. Тропинка, протоптанная к дому Шекер свахами, не зарастала. Среди свах были и такие, которые неизмеримо высоко ценили своих женихов, но ни одна из них не удостоилась согласия ни Шекер, ни ее матери.

Да, нельзя было не любить такую девушку, не думать о ней. И одним из первых в Шекер влюбился Гельди. Прямо открыться он не решался, только ходил в сторонке да издали любовался своей красавицей. Если же ему приходилось встречаться с нею лицом к лицу на дороге или в кино, краска заливала его щеки, он терялся, не в силах вымолвить нужное слово, хотя в глубине души надеялся, что девушка к нему тоже неравнодушна.

Конечно, они открылись бы друг другу в своих чувствах, но когда? Однако случай ускорил события.

Возле колхозной конторы висела Доска почета. Каждый месяц на ней менялись портреты передовиков, тех, кто побеждал в соревновании, и только фотография улыбающейся, жизнерадостной Щекер не сходила с доски.

И вот как-то ранней весной Гельди подошел к стенду полюбоваться своим портретом (его только-только вывесили на Доске почета) и тут увидел рядом со своей фотографию Шекер. Приятно защемило сердце от такого совпадения. Гельди оглянулся по сторонам — не заметил ли кто его чувств? — и тут обнаружил, что возле него стоит Шекер и тоже смотрит на Доску почета.

Лучшего случая для разговора подыскать трудно, и на этот раз Гельди не растерялся. Правда, сильно покраснев, он все-таки храбро выпалил:

— Нравится тебе, Шекер, что мы здесь вместе, рядышком?

Видя, как заалели