Если бы Гельди замешкался, еще полная сил Сонагюль вмиг бы расправилась с хрупкой Шекер — исцарапала бы ей лицо, повырывала бы волосы. Парень встал между женщинами, схватил мать за руку.

— Стыдись, мама!

Сонагюль пыталась дотянуться до Шекер. Гельди загородил жену, но, не рассчитав движения, нечаянно ударил ее локтем в висок. Он даже не понял, что случилось, когда увидел лежащую на полу Шекер с закрытыми глазами.

— Шекер! — послышался позади него возглас.

Это вошла Гюльджемал Тораева. Прямо с порога она бросилась к лежащей женщине, подняла ее голову. Шекер открыла глаза.

— Вай-вай!.. Откуда она свалилась на нашу голову? — забормотала испуганная появлением Гюльджемал старуха и юркнула в свою комнату.

Шекер окончательно пришла в себя. Гюльджемал помогла ей подняться, уложила на диван. Гельди стоял растерянный и потрясенный, с бледным, без кровинки, лицом.

— Что это такое? — спросила его Гюльджемал.

Он молчал, не зная, что ответить.

— Я вижу, ты не только запер бедняжку в четырех стенах, но еще и стал подымать на нее руку? — Гюльджемал с презрением смотрела на Гельди. — И после этого ты можешь называть себя комсомольцем? Нет… Ты не комсомолец. Ты феодал!

— Говори… Что хочешь говори, Гюльджемал… Ты… ты права… Я все выслушаю от тебя… — бормотал убитый происшедшим Гельди, не смея посмотреть девушке в лицо.

— Я что! Ты не передо мной, ты перед всеми комсомольцами будешь держать ответ! — сердито сказала Гюльджемал и вышла.

Шекер долго не задержалась в доме мужа после ухода подруги. Она поправила на голове яркий платок, в котором собралась пойти на концерт, и, не сказав ни слова, скрылась за дверью.

Все произошло точно во сне. Гельди стоял, ничего не понимая. Из оцепенения его вывел истошный голос матери:

— Ну, чего стоишь, словно аршин проглотил? Беги догони ее!

Гельди, очнувшись, бросился вслед за женой.

— Шекер, подожди! — кричал он. — Подожди же-е-е!

Шекер, не оглядываясь, быстрым шагом шла к дому своих родителей…

После этого события прошла неделя. А вот сегодня состоялось комсомольское собрание, где Гельди положил на стол билет.

Теперь же он валялся на диване, уставившись взглядом в темное небо открытой веранды, перебирая в памяти случившееся.

По ступенькам, охая и всхлипывая, поднялась на веранду мать. Вытирая глаза уголком платка, со слезами в голосе она стала рассказывать:

Чтоб мне пропасть, боже мой! Как только проводила тебя на собрание, пошла к Шекер. Вначале стала ее мать упрашивать: "Пусть жена к мужу идет! Молодые должны уступать старикам!" — "Пусть идет, — говорит мать, — я ее не держу, не на той пригласила. Только запомни, Сонагюль: не для того я растила свою дочь, чтобы она была в твоем доме бесправной служанкой!" Чего только, сынок, она еще мне не наговорила! Да не буду пересказывать! Злость в ее глазах так и кипела. А я что ж? Раз чувствовала себя виноватой, пришлось сидеть прикусив язык. Да ты, сынок, слушаешь меня или о своем думаешь? Вижу, от матери ничего путного не добиться, пошла к самой Шекер. "Идем, невестушка, говорю, идем, дорогая. Не надо обижаться. Слова поперек не скажу тебе! С этого дня делай, что твоей душе угодно. Не то что в клуб — в Ашхабад в кино летайте на самолете, и слова не промолвлю…" Вот что я ей сказала! И еще я сказала: "Я слепая была, хоть и с глазами, поддалась наущению шайтана, дала волю своим рукам, но в сердце я против тебя зла не таю… Серна моя, ты уж на первый раз прости полоумную старуху!" Да ты слушаешь меня, Гельди, или нет? Я что, стенке рассказываю?.. Так вот, я ей сказала, что ты ушел на собрание. "Как бы, говорю, книжку не отобрали, а ругать — пусть поругают". А она знаешь что, негодная, мне ответила? "Что, говорит, вы так убиваетесь? Ведь не хороните…" Встала и ушла. Словно по щеке меня ударила. Ноги у меня аж подкосились. С трудом добралась до дома… А тебе что сказали на собрании, сынок?

— Думаешь, поблагодарили?

— Книжку твою не тронули?

Гельди ничего не ответил, встал с дивана и вышел во двор.

— Сынок! Куда же ты? — крикнула встревоженная мать.

Гельди шел пыльной улицей к дому, где теперь жила Шекер. Он не хотел туда идти, но ноги несли помимо его воли. Мысли подступали одна за другой. Что делает сейчас Шекер? Дома ли она? Может, ушла к подруге пожаловаться, отвести душу, а может, легла пораньше спать. Ведь завтра вставать чуть свет. В окнах темно, освещена только веранда, но она пуста.

Внезапно в одном из окон загорелся свет. Гельди вздрогнул — он увидел стоящую посредине комнаты Шекер. Встав на цыпочки, вытянув шею, он стал следить за каждым ее движением. Шекер подошла к зеркалу, но долго не задержалась перед ним, поправила волосы и отошла. Села за стол, раскрыла книгу, тут же с силой захлопнула ее, поднялась со стула. Ухватившись обеими руками за голову, заходила по комнате взад и вперед. Видно, переживает. Но что тревожит ее? То ли, что рушится семья и она вынуждена уйти от мужа, то ли ей уже известно, что Гельди исключили из комсомола? Может, обвиняет во всем случившемся себя? Нет, она ни в чем не виновата!

Гельди захотелось в два прыжка достичь окна и закричать: "Шекер-джан, прости меня! Лишь бы ты простила, а все остальное будет хорошо!"

Он хотел крикнуть громко, а вместо этого чуть слышно прошептал имя жены. Язык не повиновался ему. Мысли одна противоречивее другой помешали окликнуть Шекер. А вдруг она не захочет с ним разговаривать? Просто уйдет из комнаты — и все. К тому же лохматая дворняжка, лежащая под верандой, учуяла чужого и, подняв голову, предостерегающе тявкнула. На собачий лай может выйти теща. На язык она острая. Скажет: мол, чего ты слоняешься по чужим дворам, тревожишь собак, мог бы и стороной обойти наш дом. Скажет — и от стыда сквозь землю провалишься.

Гельди почувствовал, как у него запылало лицо, словно и впрямь теща произнесла свою неласковую речь. Он с трудом оторвал взгляд от освещенного окна и поплелся дальше по улице, сам не зная куда.

Ноги его привели к дому с зелеными воротами. Здесь жил друг детства Гельди — Гочак, ныне секретарь райкома комсомола. Сейчас Гочака дома не было. Встретила его мать, любившая Гельди, как родного сына.

— Заходи, сынок, заходи! — радушно пригласила она.

— Шаллы-ага дома? Я хотел бы с ним поговорить.

— Дома, дома! Где же ему еще быть! — откликнулась весело