как можно сдержаннее, — ведь я главный зоотехник, нельзя мне весь период стрижки сидеть в Чал-Ое, я за всю кампанию в ответе.

— Опять? — поморщился Тарханов. — За совхоз в ответе я, а вы поезжайте, куда посылают. Я считаю тот участок самым неблагополучным. И давайте без митингования. Время дорого.

С тяжелым сердцем уехала Мамедова из поселка. А когда вернулась, узнала еще новость: Тарханов отстранил от работы старого чабана Келеджара.

Она стояла у доски приказов, и машинописный текст плясал у нее перед глазами: "…проверкой установлена крупная недостача шерсти… сдать отару… дело передать в следственные органы…"

Келеджар-ага был почитаем всеми. Айнагозель и мысли не допускала, что этот человек способен поступить нечестно. Ее еще на свете не было, а чабан Келеджар пас в предгорьях Копет-Дага отару. Когда пришла Советская власть, Годжалы-бай решил угнать свой скот за границу. Позвал чабана: "Ты усердно служил мне, Келеджар, и я должен отблагодарить тебя. Перегоним скот на ту сторону — и половина отары твоя". Келеджар успел уже вволю хлебнуть байской милости. "Спасибо, ага, я сделаю все как следует". А сам пригнал отару в село. Председатель сельсовета удивленно спросил: "Чей это скот, парень?" — "Половина отары моя, другая принадлежит баю. Но настоящий хозяин скота народ. Берите овец".

Эту историю слышала Айнагозель в детстве, от своего отца, погибшего на войне. А потом и от других людей, и каждый раз с новыми подробностями.

И вот теперь Келеджара хотят отдать под суд за присвоение народного добра!

Возмущенная Айнагозель ворвалась в кабинет директора, заговорила с порога:

— Да вы понимаете, что делаете? Опозорили славного человека, облили грязью…

Тарханов медленно поднялся, задетый ногой стул пророкотал по полу, стукнулся о стену.

— Мне надоело выслушивать ваши поучения, уважаемая. Вы мешаете работать, суете нос не в свое дело. Я вынужден поставить вопрос…

Айнагозель выбежала, хлопнув дверью. В коридоре она столкнулась с Чары-ага. Он молча взял ее за руку и повел в комнату партбюро; усадил рядом с собой на диван, сказал:

— Что, дочка, тяжело?

У нее дрожали губы.

— Чары-ага, ну как он смеет! Он… он…

— Он убежден в своей правоте, — мягко возразил старик. — И, конечно, зла не желает.

— Но Келеджар-ага… Не верю!

— И я не верю. И никто не верит. Интересовался я, что там получилось. Ерунда какая-то. Прислали на кош стригалей, а парни ножниц никогда в руках не держали. Тарханов-то взялся круто — в кратчайший срок кампанию закончить. Всех мобилизовать. Ну и настригли — половина шерсти на баранах осталась. Вот и вышла будто бы недостача. Поголовье выросло, а шерсти меньше, чем в прошлом году.

— Так надо объяснить! — воскликнула девушка, готовая бежать и доказывать, что ни в чем не виноват старый Келеджар-ага.

— Подожди ты, коза, — остановил ее Чары-ага. — Я уже пытался — Тарханов и слушать не хочет. Правда, ко мне у него особое чувство, вроде ревности.

— Что же делать, Чары-ага? — Айнагозель с надеждой смотрела на него. — Нельзя же сидеть сложа руки.

— А мы и не сидим. — Он пригладил седые усы, пряча улыбку. — Я в райкоме был, рассказал все как есть. Келеджара из прокуратуры беспокоить не станут. Мы тут сами разберемся. Вот будет отчетно-выборное собрание — обо всем и поговорим. Надо же Тарханова в бюро избирать, — добавил он и глянул на нее с хитрецой.

Подсчет голосов показал, что за кандидатуру Тарханова в состав партбюро проголосовал только один человек.

Утром следующего дня Тарханов вызвал Мамедову:

— Я хочу уехать ненадолго. Останетесь за меня. Пусть Караджа подаст машину к четырем, чтобы успеть к ашхабадскому поезду.

Оказалось, что мотор у "газика" разобран, и Тарханову снова пришлось ехать в кабине самосвала. Караджа закинул в кузов перетянутый ремнями чемодан, захлопнул за директором дверцу, не спеша обошел машину, ударяя сапогом в скаты, сел за руль.

— Не опоздаем? — спросил Тарханов.

— Не должны, — равнодушно ответил шофер.

На станции Тарханов дал ему денег и послал в кассу. Караджа принес билет и сдачу, и тут подошел поезд. Караджа поднес чемодан, подтолкнул его в тамбур. Тарханов тяжело поднялся по узорным металлическим ступенькам. Дважды ударил колокол, загудел тепловоз, лязгнули сцепления, и поезд тронулся. Проводник встал на подножку, заслонив Тарханова.

Пророкотал последний вагон, земля перестала дрожать. Караджа купил в буфете сигарет и направился к машине. Приехав в поселок, он первым делом пошел отчитаться Мамедовой. У нее сидел Чары-ага.

— Успели? — спросила Айнагозель.

— Посадил, — ответил Караджа.

— Вот мы и доели тот пуд соли, — сказал Чары-ага. Айнагозель и Караджа посмотрели на него недоуменно. Потом Айнагозель вспомнила и улыбнулась невесело.

— А ты не вешай головы, дочка, — продолжал старик. — Работать надо. В райкоме мне говорили, что тебя директором рекомендовать будут.

Бывает и так

Рассказ

— Гельди! Положи билет на стол!

Он, не смея взглянуть в лица товарищам, сидевшим тут, в клубе, весь красный, поднялся с места и, тяжело ступая, словно к его ногам были привязаны пудовые камни, подошел к столу президиума. Вялым, безвольным движением вынул из внутреннего кармана пиджака комсомольский билет, и, когда клал его на край стола, у него дрожали не только руки, но и лицо.

Секретарь колхозной комсомольской организации Гюльджемал Тораева взяла билет Гельди, полистала, сказала негромко:

— Ты свободен…

Гельди мешкал, не уходил.

— Ты что-то хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что ты все же добилась своего! Добилась своей цели! — ответил Гельди, багровея еще больше. — Что ж… посмотрим…

— При чем здесь я? У меня нет к тебе личной вражды. Я выполняю волю собрания…

Гельди резко повернулся и вышел из клуба, но тут же, у выхода, остановился, не зная, что делать дальше, куда идти.

Солнце давно село, спала дневная жара, и дышать стало легче. Мягкий ветерок, время от времени набегая, играл листьями молодых тополей, посаженных всего два года назад, тогда, когда на берегу Каракумского канала рождался новый поселок. Один за другим в окнах загорались огни, слышалась приглушенная музыка. Какой-то певец, кажется, Сахи Джепбаров с чувством воспевал косы Лейли.

В другое время Гельди приостановился бы, прислушался к песне, слова бы мимо ушей не пропустил, а то и сам бы стал подпевать. Но сейчас ему было не до песен. Опустив низко голову, он брел по площади перед клубом.

— Гельди! — услышал он возглас позади себя. — Обожди!

Гельди оглянулся — в дверях клуба стоял его друг Чары, тракторист. Чары догнал парня, взял его под руку, потянул в переулок.

— Пойдем поскорее!

Гельди удивился:

— Куда ты меня тянешь? Почему ушел с собрания? Разве