своих членов от бюрократического государственного управления, а, наоборот, чтобы помочь власти держать интеллигенцию на коротком поводке. Эти «творческие» союзы становились в итоге средством уничтожения подлинной свободы творчества, орудием насаждения партийных идеалов в литературе и искусстве. Согласно этим идеалам, искусство должно было быть связанным с народом, а значит, быть героическим, реалистическим, идеологическим, ясным и понятным, жизнерадостным и оптимистическим, а не безыдейным, пессимистическим, нигилистическим, модернистским или анархистским.

Основополагающий принцип новой организации культуры четко выразил сам Гитлер, заявивший, что «показателем высокого уровня культуры является отнюдь не личная свобода, а ограничение личной свободы организацией, которая охватывает как можно больше индивидуумов, принадлежащих к одной расе»[233]. Президенты палат получили широчайшие полномочия, их распоряжения обрели силу государственных законов, они могли исключить из палаты и лишить тем самым возможности работать по специальности любого, если находились факты, свидетельствовавшие о его «недостаточной благонадежности или квалификации». Разумеется, при необходимости таких фактов набиралось более чем достаточно.

Вечером 10 мая 1933 г. перед Берлинским университетом под восторженное улюлюканье собравшихся студентов было устроено поистине средневековое зрелище: сожжено более 20 тыс. «негерманских книг». В огонь полетели произведения Маркса, братьев Манн, Фейхтвангера, Ремарка, Фрейда, Золя, Пруста и десятков других авторов — книги, которые, как говорилось в студенческой листовке, «подрывают наше будущее или наносят удар по основам немецкой мысли, немецкой семьи и движущим силам нашего народа». Геббельс назвал этот варварский спектакль «грандиозной и символической акцией», показавшей всему миру, что уничтожены духовные основы революции 1918 г. 20 мая по распоряжению Геббельса только в Берлине в магазинах и библиотеках было конфисковано 500 тонн «вредной и опасной» книжной продукции. По Закону «Об изъятии продуктов дегенеративного искусства» из немецких музеев было удалено более 6,5 тыс. полотен таких художников, как Брак, Сезанн, Ван Гог, Матисс, Мунк, Гоген, Пикассо, Шагал и многих других. В марте 1939 г. более 4 тыс. работ художников было сожжено. 13 тыс. из конфискованных полотен (которые не успел прибрать к рукам любитель прекрасного Геринг) были проданы в 1939–1941 гг. на аукционе Фишера в Люцерне за столь необходимую рейху валюту.

В своем руководстве культурой нацисты подчас терпели фиаско. Так случилось с Геббельсом, когда в июле 1937 г. он распорядился открыть в Мюнхене выставку «Выродившееся искусство», на которой были выставлены полотна современных модернистов, импрессионистов и абстракционистов. Выставка замышлялась с целью отвратить публику от «развращающего декаданса», но вызвала подлинный ажиотаж, и после того как число ее посетителей стало приближаться к 3 млн., негодующий Геббельс приказал ее закрыть. Модернизм был объявлен крайней степенью «культурного разложения» прежде всего потому, что на него никоим образом нельзя было возложить политическую миссию по воспитанию немецкого народа в духе официальной нацистской идеологии. Для этого он был слишком своеобразен, далеко не всем понятен, поскольку не имел однозначной, четкой трактовки, которую требовал национал-социализм. Гитлер и заявил, что «произведения искусства, которые невозможно понять и которые требуют целого ряда пояснений, чтобы доказать свое право на существование и найти свой путь к неврастеникам, воспринимающим такую наглую и глупую чушь, отныне не будут находиться в открытом доступе».

Официальное искусство

Нацистская партия рассматривала литературу и искусство как свою вотчину и требовала, чтобы они художественными средствами пропагандировали ее нравственные и эстетические идеалы. Полуофициально был очерчен круг вопросов и проблем, которыми следовало заниматься немецким мастерам культуры. Так, писателям рекомендовалось заниматься прежде всего фронтовыми, патриотическими и расовыми сюжетами и руководствоваться концепцией «крови и почвы», т. е. представляя германскую землю как хранительницу вечных германских ценностей. Поэтому в тогдашней литературе сельская жизнь изображалась как идиллия, поскольку крестьяне живут соответственно ритму земли и всегда слышат ее зов. Писатели обращались к доиндустриальным мифам и символам, и это отвечало поставленной перед литературой задаче: отвлечь массы от действительных проблем, лишить отдельного человека его индивидуальности, оглушить его как личность. Человек из личности превращался в крохотную частицу катящейся каменной скалы.

Такие же задачи ставились и перед художниками. Самыми распространенными стали картины с изображением рабочих, крестьян и солдат. С одного полотна на другое кочевали усердные, мускулистые и потные горняки или сталевары. Изображениям крестьян были присущи умиротворенность и покой, вызванные близостью к земле-кормилице. А картина посредственного живописца Сена Хильца «Сельская Венера» представляла очарованному зрителю крестьянку грандиозных форм, предел мечтаний и снов худосочного горожанина.

В архитектуре и скульптуре однозначно доминировали помпезная монументальность и лжеклассицизм, которые лучше всего воплощали претензии тоталитарного государства на величие. Но даже в комментариях прессы к «Большой немецкой выставке» нового искусства 1937 г. проскальзывал скрытый и ядовитый подвох. Так, «Кёльнская газета» писала, что огромные деревянные скульптуры, сотворенные обласканной нацистскими властями Маргарет Хануш, вызвали сочувствие большинства посетителей своими «совершенно безумными размерами». Новые государственные и партийные здания напоминали феодальные замки. В таком стиле были выстроены высшая партийная школа в Хемизее, новая рейхсканцелярия в Берлине, Дом немецкого искусства в Мюнхене. Толстые каменные стены, сравнительно небольшие окна с коваными решетками, огромные арочные проемы, ряды бесконечных колонн символизировали мощь и несгибаемую волю нацистской партии и государства.

Особым расположением палаты изобразительных искусств пользовались художники-декораторы, т. к. считалось, что своим искусством они «вносят большой вклад в приближение счастливой и культурной жизни». Очевидно, в виду имелось проектирование особых кроватей для молодоженов, что, пусть и косвенно, должно было способствовать повышению рождаемости, а значит — процветанию страны. Поддерживалось садово-парковое искусство, призванное «вносить красоту в повседневную жизнь немецкого народа».

Важнейшей функцией официального искусства было насаждение культа фюрера, которому приписывались все добродетели, какие только можно вообразить. Особенно велика была в этом роль прессы, кинематографа и поэзии. В необозримом море стихов о Гитлере он одновременно и велик, ибо «указывает путь к звездам», и скромен, «как ты и я». Образ фюрера навечно запечатлен в сердцах народа, который он ведет вперед, «к свободе и хлебу». Некий поэт Луцки Игенау в 1933 г. писал:

Вождю Германии мы отдаем сердца!

Хайль Гитлер — наша песня о свободе,

Как ты велишь, в борьбе мы до конца,

С тобою рядом в радости и горе!

Алеет день и восстает свобода

С немецкой песней изо тьмы веков.

Бог отдал Гитлеру всю мощь души народа,

Дерзанье юности и мудрость стариков!

Культ вождя выработал и особый ритуал. Во всех учреждениях и учебных заведениях обязательно должен был висеть его портрет, перед которым всегда можно было лицезреть свежие букеты цветов как символ неугасающей народной любви. Ритуалу был вынужден подчиняться даже сам Гитлер. Как выходец из народа, он постоянно носил скромную коричневую форму рядового члена партии,