В сентябре 1914 г. — рекомендация поднявшегося до поста генерал-губернатора Восточной Пруссии генерала Курлова теперь имела вес — Мясоедов ходатайствовал о приеме на службу перед начальником штаба 10-й армии, расквартированной в Вержболово, бароном Будбергом, и получил предложение работать переводчиком, которому позже будут также давать задания по шпионажу или разведке. В октябре — генерал-лейтенант Бонч-Бруевич руководил разведкой и контрразведкой в штабе Северо-Западного фронта — барон Будберг по распоряжению генерала Сиверса отправил просителя, восстановленного в своем последнем воинском звании подполковника, к старому/новому месту службы[1569]. 9 ноября он явился в штаб и приступил к выполнению служебных обязанностей на йоханнисбургском участке[1570].

«Лучшего немцы и не могли желать. Десятая армия занимала одно из важнейших мест Западного фронта. Мясоедов через своих людей был осведомлен не только о положении дел в X армии, но и знал планы командования I и II армий»[1571]. Особое значение его местоположения становится яснее с учетом немецких планов: при разработке Обер-Остом будущего наступления «в качестве цели операции с самого начала явно имелось в виду уничтожение русской 10-й армии. Чем более четкие очертания приобретал этот план, тем более целенаправленно велись приготовления»[1572]. Во время этой последней битвы, призванной прогнать русских из Восточной Пруссии посредством «каннской» победы над 10-й армией, такое намерение постоянно отражалось в ежедневных приказах: «Всякое сопротивление должно быть обязательно сломлено, разгром русской 10-й армии должен быть руководящей установкой всех действий»[1573].

Русская 10-я армия под командованием генерала от инфантерии Сиверса и начальника штаба Будберга входила в состав занимающего в ширину 160 км, направленного против Восточной Пруссии Северо-Западного фронта со штаб-квартирой в Седлеце; ее правый фланг под командованием генерала Н. А. Епанчина стоял у Вержболово/Вирбаллена. В качестве фронтового разведчика на восточнопрусском участке фронта Мясоедов попал в прекрасно знакомую местность, куда он упорно стремился с начала мобилизации в России и где находилась основная часть много лет создаваемых им агентурных сетей. Здесь его сделали не подчиненным и подконтрольным служащим, а ответственным руководителем контрразведки в районе Йоханнисберга, дав ему, таким образом, возможность пользоваться прежней пограничной шпионской сетью в целях фронтового шпионажа и переправлять куда надо полученную информацию. Одним из его связных с военным министром, по-видимому, служил входивший в сухомлиновское окружение двоюродный брат супруги министра, инженер Н. М. Гошкевич. Он был членом «Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне воинам и их семьям» и периодически лично навещал штаб 10-й армии и Мясоедова.

Взять на штабную работу, в некотором смысле с улицы, подполковника, в котором печать, Дума и Совет министров подозревали немецкого шпиона, означало пойти на большой риск. Бонч-Бруевичу это могло стоить не только должности, но и головы. Соответственно он, должно быть, имел веские причины поставить под угрозу свой высокий пост, обременив себя подозрительной личностью и дурной славой Мясоедова. Историки Сейдаметов и Шляпников, не имея возможности упоминать в данной связи знаменитого советского генерала, кивали только на военного министра Сухомлинова[1574]. Вероятно, однако, что требования пристроить Мясоедова шли к Бонч-Бруевичу с разных сторон, причем свою роль тут сыграл и его брат Владимир, служивший в Петрограде связующим звеном между ним и Лениным в Берне. В своей автобиографии Бонч-Бруевич признал ответственность за прием на службу скомпрометированного Мясоедова, но утверждал, что уступил желанию генерала Рузского (убитого в 1918 г.) угодить военному министру, будучи не в силах отказать начальнику[1575].

Это одна из многочисленных «легенд» советского генерала[1576]. Все говорит о том, что возвращению Мясоедова в действующую армию на столь важное место он содействовал вместе с Сухомлиновым по собственному почину. Назначив его на ответственную должность фронтового разведчика, Бонч-Бруевич взял проверенного информатора секции IIIb германского ВК под свою защиту, прикрывал его деятельность от своего начальника Рузского и подчиненного Батюшина, а когда Ставка потребовала его немедленного ареста, спасал его от разоблачения еще семь недель: в эти недели немцы готовили и вели зимнее Мазурское сражение, а Мясоедов поставлял Обер-Осту информацию величайшего оперативного значения — она позволила разгромить русский XX армейский корпус и гарантировала немцам победу над русской 10-й армией (9 [22] февраля 1915 г.).

Лишь после этого, в поисках причин поражения, Ставка обратила внимание на необъяснимую утечку информации к неприятелю и непонятный факт: подозрительный жандармский подполковник, задержать которого Верховный главнокомандующий распорядился еще в минувшем году после допросов Колаковского, не взят под стражу, продолжает оставаться на свободе и во время сражения объезжал фронт по всей длине. 17 февраля (3 марта) начальник штаба Северо-Западного фронта А. А. Гулевич издал приказ о немедленном аресте Мясоедова. На следующий вечер, 18 февраля (4 марта) 1915 г., подозреваемого схватили на приватном ужине, совершенно для него неожиданно и с компрометирующим материалом при себе. До тех пор начальник контрразведки штаба 10-й армии Батюшин тянул с арестом подчиненного под нажимом своего могущественного шефа Бонч-Бруевича, принимая только предварительные меры по его проверке, дабы сохранить лицо: он установил за Мясоедовым небрежное, хоть и круглосуточное наблюдение, не мешавшее опытному разведчику продолжать выполнение задания. Последний изо дня в день сообщал врагу о местонахождении отдельных частей 10-й армии и их штабов, численности корпусов и дивизий, их вооружении, диспозициях и запланированных передвижениях. Сгубил разведчика перечень позиций русских войск под условным названием «Адреса 19 января 1915 г.», изъятый у него при аресте. Там его рукой были расписаны позиции, занимаемые русской армией на неманском участке в указанный день, когда в целом начались операции недавнего наступления. Этот перечень стал краеугольным камнем доказательств его вины[1577]. Главный пункт обвинения гласил, что Мясоедов «сообщил о XX корпусе неприятелю»[1578] сведения, которые привели к разгрому корпуса. Этот представитель контрразведки, говорилось в обвинительном акте, под видом сбора данных о германских войсках составлял и передавал «враждебной державе» жизненно важный материал о русских войсках.