Как заместитель Столыпина министр финансов старался не допустить погрома еврейского населения, который закулисные организаторы теракта, поручив его совершение в Киеве террористу-еврею, предусматривали в своих планах как желательный побочный эффект. В городе, имеющем соответствующую предысторию, где в 1911 г. насчитывалось 50 792 еврея (10,8 % населения) и около 900 еврейских студентов (17 % учащихся)[1533], после убийства надежды российского государства, как и следовало ожидать, немедленно воцарились погромные настроения. Уже ночью тысячи еврейских семей с пожитками, какие могли унести, хлынули на вокзал, чтобы первым же поездом уехать в безопасные места. К утру десятки тысяч перепуганных людей в ожидании поездов разбили лагерь на привокзальной площади. Коковцов еще перед рассветом выслал находившиеся под рукой казачьи отряды на охрану еврейских кварталов и распорядился на следующее утро вернуть с намеченных на тот день маневров и смотра перед царем кавалерию для военной защиты черты еврейской оседлости. Губернаторам этого края он по телеграфу дал указание при необходимости подавлять возникающие антиеврейские беспорядки силой оружия. Царь не только «горячо» приветствовал меры, принятые для предотвращения погрома, но и выразил свое отвращение к подобному явлению: «Какой ужас за вину одного еврея мстить неповинной массе!»[1534]

В эти судьбоносные дни «жена Сухомлинова, имевшая неотразимое влияние на него», посылала военному министру, находившемуся в царской свите в Киеве, «настойчивые телеграммы, советуя добиться назначения на должность Председателя Совета Министров»[1535]. Коковцов, который наблюдал все происходящее своими глазами, на обратном пути из Киева в Петербург ехал с Сухомлиновым в одном поезде и заметил досаду последнего в связи с назначением Коковцова премьер-министром. Как он узнал впоследствии от князя Андронникова, «этот легкомысленный человек [т. е. Сухомлинов]… рассчитывал сам занять эту должность». По мнению Коковцова, военный министр, скорее всего, сумел бы добиться своего, если бы царь неожиданно не отбыл из Киева раньше, чем собирался. И тогда самый плодотворный русский источник венского Эвиденцбюро обрел бы полноту власти российского премьер-министра.

Российская общественность в годы мировой войны пришла к убеждению, что без преступления 1 сентября не было бы ни войны, ни русской революции[1536]. Ибо от убийства реформатора, который говорил своим врагам: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!», выигрывали внутренние и зарубежные противники сильной, обороноспособной России. Агент Мясоедов, как один из них, без сомнения сразу же извлек откровенную выгоду из трагической гибели этого государственного деятеля. Действия, которые он предпринимал при военном министре Сухомлинове, раскрывают двоякую задачу, поставленную перед ним германским Большим генштабом: ему надлежало ставить палки в колеса русской контрразведке и одновременно информировать немецких хозяев о том, что ей известно, и особенно о текущих расследованиях по поводу проникновения революционного движения в армию. В частности, «германо-австрийская разведка» пыталась «через него установить фамилии, имена и методы работы разведчиков царской России, направлявшихся в Германию и Австрию. Имея доступ к письмам и донесениям русских агентов, работавших за границей, Мясоедову было нетрудно выполнять это задание. Он приносил их „для доклада“ военному министру, а затем фотографии и копии этих документов передавал германской разведке»[1537].

Через военного министра агент получал доступ и к сведениям от других ведомств. Так, Сухомлинов ознакомил его со строго конфиденциальной запиской Министерства внутренних дел об успехах революционной пропаганды в войсках, подрывной работе антигосударственных партий в военных учреждениях и следственных делах, заведенных против военнослужащих, которые подпали под их влияние[1538]. Последовавшие затем командировки Мясоедова в столицы привлекших особое внимание следствия северо-западных приграничных губерний, Ковно, Вильну и Минск, должно быть, послужили ему для того, чтобы предупредить кого следует, сообщив им содержание записки[1539].

Развращенный бесконтрольностью, Мясоедов скоро начал хвастаться безграничным доверием министра и однажды выболтал, что министр, не осмеливаясь доверять бумаги особой секретности фельдъегерям, поручил ему отвезти начальнику Главного управления Генерального штаба в незапечатанном виде сверхсекретный документ — союзный договор с Францией![1540] Как сообщил О. О. Грузенбергу генерал А. А. Поливанов, Мясоедов имел обыкновение подбирать беспечно разбрасываемые Сухомлиновым в кабинете секретные документы и снимать с них копии «для передачи немцам»[1541].