Подполковник Мясоедов тут же сообщил сведения о секретном перемещении XXII корпуса Обер-Осту, обратив тем самым его внимание на значительное ослабление 10-й армии перед грядущей атакой немцев. Согласно российским документам, «германское командование, своевременно узнав от Мясоедова о переброске 22-го корпуса из Восточной Пруссии на Юго-Западный фронт, с большими силами бросилось на ослабевший фланг X армии»[1583]; с германской стороны «Мировая война» подтвердила, что «известия о неприятеле, находящемся перед 8-й армией, стали тем более приятными, когда стоящая здесь 10-я армия была ослаблена переводом из нее… XXII (Финляндского) корпуса»[1584]. Такое совпадение данных доказывает, что как минимум в этом конкретном случае «известия», поступавшие к Обер-Осту, являлись донесениями от его русских агентов.

23 января ст. ст. командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов лично представил Ставке в Барановичах свой план завоевания Карпат силами 3-й и 8-й армий и вторжения в Венгрию. Несмотря на начинающуюся нехватку снарядов (с этих пор «снарядный голод», за который несло ответственность Главное артиллерийское управление Военного министерства, на два года стал главной бедой Юго-Западного фронта), многое говорило за успех такой операции. Поэтому великий князь, невзирая на предыдущие договоренности между Даниловым и Рузским, одобрил предложение Иванова. Обер-Ост немедленно получил «сообщение»[1585], что великий князь намерен осуществить грандиозное наступление на обоих фронтах. «Гигантский план»[1586] вызвал у Обер-Оста усмешку, однако заставил его поспешить с собственным наступлением. Для германской 8-й армии оно было назначено на 4 февраля, для 9-й и 10-й армий — соответственно на 6 и 7 февраля.

Вплоть до этих моментов фронтовая разведка 10-й армии не информировала свой штаб (а тот, в свою очередь, Ставку) о подходе к германским войскам в Восточной Пруссии больших подкреплений, что имело одно весьма немаловажное последствие: Верховный главнокомандующий не смог своевременно заручиться помощью союзников. Лишь после мазурского поражения он попросил их начать на западе наступление, которое помешало дальнейшему притоку германских войск с западного фронта на восточный. Ни Ставка, ни штаб армии ничего не знали об усилении германских 8-й и 9-й армий и формировании 10-й армии. Обязанный наблюдать за неприятелем сотрудник контрразведки русской 10-й армии Мясоедов о массовых воинских перевозках у немцев не докладывал[1587]. Сигналы о неудовлетворительной «работе контрразведчика» в штабе 10-й армии дошли до начальника Генштаба Янушкевича, но тот и не подумал передать их в соответствующие инстанции: вместо этого он уведомил об опасной ситуации военного министра, продолжая держать в неведении генерал-квартирмейстера и Верховного главнокомандующего[1588]. Поэтому для Данилова прибытие сотнями эшелонов такой массы войск, лошадей и военной техники так и осталось «тайной»[1589], которая даже после ухода из Ставки весной 1915 г. казалась ему непонятной. Ту же неспособность постичь масштабы предательства в собственных рядах все еще демонстрировали в августе 1915 г. — т. е. после разоблачения Мясоедова и В. Г. Иванова и отстранения Сухомлинова — записка военно-морской комиссии о причинах поражений первого года войны и ее вывод: «Многое в этой войне вышло из предела человеческого разумения»[1590]. Зато Обер-Ост не питал иллюзий по поводу того, как хранили военные секреты его русские пособники: он знал, что «русская секретная разведслужба подвела свое высшее руководство»[1591].

Вот при каких обстоятельствах в конце первой недели февраля три германские армии, пополненные свежими силами или составленные из еще не побывавших в бою корпусов, выступили против ослабленной уводом Финляндского корпуса и обманутой собственной разведкой русской 10-й армии; выделенную ей в помощь Ставкой в качестве ударной силы 12-ю армию под командованием генерала Плеве Рузский и Бонч-Бруевич перед этим обрекли на бессмысленные потери[1592]. Три новых корпуса германской 10-й армии сразу после выгрузки были брошены в атаку на северном участке восточнопрусского фронта, между Тильзитом и Ангербургом; здесь Обер-Ост устроил штаб-квартиру под Инстербургом, чтобы направить главный удар по широкой дуге к юго-востоку на Владиславов — Вильковишки для захода в тыл русской 10-й армии. Южнее германской 10-й армии заняла позиции на линии Ангербург — Ортельсбург — Лейденбург 8-я армия, усиленная группой Лицмана, со штабом в Зенсбурге, готовясь наступать в восточном направлении на Августово. «Идея двустороннего охвата получила ясное выражение… План мог сработать лишь в том случае, если каждый человек отдаст все силы до последней капли»[1593]. Это имелось в виду буквально и так и делалось. Людендорф планировал битву на уничтожение по образцу «Танненберга», не хотел оставить противнику ни малейшей возможности «вытащить голову из петли», не щадил собственные войска и стремился не столько к стратегическому охвату, сколько к тактическому успеху: «Главное — тактическая победа!» Принимая в расчет неизбежность крупных потерь, особенно в необстрелянных новонабранных корпусах, в незнакомой местности, покрытой льдом и сугробами метровой высоты, он решил «взвалить судьбу предстоящей операции главным образом на плечи н о в ы х корпусов [разрядка в тексте. — Е. И. Ф.]»[1594], не преминув принять меры против вероятной паники и дезертирства[1595]. Благодаря поступающим к нему «известиям» он настолько не сомневался в успехе, что согласился передать 27-ю резервную дивизию корпуса Герока из стоящей под Лодзью 9-й армии на австро-венгерский фронт[1596]. «Известие» Мясоедова о переброске XXII АК русской 10-й армии в Карпаты побудило его «с большими силами броситься на ослабевший фланг X армии и нанести ей сильный удар»[1597]. Этот удар внес решающий вклад в общий успех немецкого наступления.