Чтобы составить представление о последующих боях, нужно также вспомнить «исключительно трудные условия» (Ю. Н. Данилов) той восточнопрусской зимы, из-за которых, среди прочего, «эта страшная битва против самого худшего, что могут сделать природа и воюющий человек, представляет собой беспрецедентный эпизод военной истории»[1610]. Жестокие морозы, гололед, сугробы и заносы метровой высоты сделали дороги неразличимыми, а леса непролазными. Через несколько дней мороз внезапно сменился оттепелью, и возникшая в результате слякоть еще сильнее затруднила передвижение людей и лошадей, орудий и обозов. Командир дивизии, которая была первой атакована на левом фланге 10-й армии, получив приказ о контрнаступлении, из-за непроходимости местности не мог его выполнить. Совершенная все-таки попытка закончилась полным провалом ввиду мощи наступавшего германского резервного корпуса. Этот корпус, усиленный артиллерийской дивизией, оттеснил русские линии за реку Писса и взял направление на города Райгород и Лык. Наступающие получили большое преимущество, пользуясь расчищенными во время отступления русских войск трассами и развивая благодаря этому более высокую маршевую скорость (до 40 с лишним километров в день), тогда как отходящие русские части с трудом прокладывали себе дорогу по снегу и льду, а потом по раскисшей земле и топям. Атакованная первой дивизия с тяжелыми потерями отступила к Осовцу и доложила о реальной ситуации на фронте. Но генерал Рузский опять «недооценил серьезность положения»: «Он считал атакующих немцев „около корпуса“ и… предписывал 10-й армии… перейти в общее наступление…»[1611]

В то время как правый фланг германской 8-й армии продолжал наступать в западном направлении на Августово, германская 10-я армия тремя новыми армейскими корпусами 8 февраля пошла с севера на правый фланг русской 10-й армии. Утром 10 февраля стало заметно их массированное выдвижение из района Инстербург — Тильзит. Застигнутые врасплох русская кавалерия и части III АК начали в беспорядке откатываться: III корпус на Ковно и Мариамполь, кавалерия к Олите. Тем самым они открыли прочим корпусам германской 10-й армии дорогу во фланг и тыл русской 10-й армии. Теперь оба ее фланга обнажились, а в тылу у нее не было резервов для отражения мощных ударов противника. При таких обстоятельствах спасти основную массу оказавшихся под угрозой войск мог только быстрый отход, по возможности в эксцентрических направлениях. Однако штаб Северо-Западного фронта не использовал этот единственный шанс уберечь войска, отдав Сиверсу невыполнимый приказ остановить наступление немцев на линии Осовец — Августово — Сейны — Ковно.

Наконец, одной из важнейших причин полной беспомощности 10-й армии в момент высшего напряжения ее сил стало расстройство связи между армейским командованием и штабами отдельных корпусов[1612]. До сих пор неясно, что его вызвало: технические неполадки[1613], плохое обеспечение со стороны Военного министерства[1614] или диверсия. В любом случае отсутствие связи сделало координацию боевых действий невозможной. В результате командирам пришлось принимать решения на свой страх и риск. На правом фланге генерал Епанчин приказал своим войскам отходить на Ковно. На левом фланге XXVI АК генерала Гернгросса отступил у Лыка под натиском немцев, позволив частям германской 8-й армии охватить оголенный левый фланг русской 10-й армии. При этом немцы подставляли правый фланг и тыл группы Лицмана под удар русской 12-й армии генерала Плеве, которая вступила в Восточную Пруссию с юга из Польши и двигалась от линии Остроленка — Пултуск на Ортельсбург — Зольдау. Такой удар вбил бы клин в правый фланг германской 10-й армии и помешал бы группе Лицмана преследовать корпус Гернгросса. Но шанс был упущен: «Рузскому и Бонч-Бруевичу и в голову не пришло воспользоваться этим выгодным положением»[1615]. Сильным частям германской 10-й армии позволили беспрепятственно пройти в образовавшуюся брешь. Отжимая подразделения XX АК генерала Булгакова к югу на Сувалки— Августово, они в конце концов окружили весь корпус (4 пехотные дивизии, около 40 тыс. чел., 170 орудий) в дремучих Августовских лесах, замкнув клещи с востока.

До и во время этой операции разведчик русской 10-й армии Мясоедов, изображая из себя щеголеватого штабиста-патриота, объезжал воюющие русские части на важнейших участках фронта[1616]. На передовой он, ссылаясь на личные распоряжения военного министра, выяснял численность и расположение тех или иных подразделений. Если ему отказывались предоставлять сведения, памятуя о его прошлом, он старался победить недоверие, рассказывая, будто следствие давно сняло с него пятно неблагонадежности. Уверенное поведение подполковника, имевшего поручение «вести… так называемую агентурную разведку, т. е. посылать в расположение немцев наших шпионов», открывало ему доступ даже в закрытые зоны безопасности крепостей. Под видом заинтересованного профана со связями в высших инстанциях Мясоедов мог выведывать важнейшие для немецкого наступления детали и передавать связным. Собственному командованию он давал «совершенно ложные сведения о неприятеле, спутывая этим все карты»[1617], а известия, которые имели решающее значение для русской 10-й армии, утаивал. Так, после поражения немцев в бою под Праснышем он, несмотря на неоднократные настояния своего помощника Дистергофа, не стал докладывать добытые и немедленно сообщенные ему последним данные о рассеянных немецких частях и их вооружении, которые помогли бы штабу армии организовать их разгром, «просто скрыв» полученную от Дистергофа информацию[1618].